В дверях шумного, почти галдящего третьего этажа поликлиники, появилась женщина, лет тридцати, с ворохом бумаг в руках.
– В триста шестой есть кто-нибудь?
На скамейке около триста шестого кабинета сидели двое. Женщина лет пятидесяти-пятидесяти пяти и мужчина лет сорока. Мужчина провёл отсутствующим взглядом по только вошедшей привлекательной особе, но промолчал.
– Только я.
Спокойный голос женщины предпенсионного возраста подействовал бальзамом на душу красавицы.
– О, как хорошо! А в кабинете есть кто-нибудь?
– Это уж точно! Но ничего, выйдет когда-нибудь.
– Там бабулька?
– Пожилая дама, да.
– Да уж, повезло. Это, видимо, надолго, как всегда.
Обворожительная дама присела, посмотрела на свои бумаги, положила их рядом с собой, тяжело вздохнув, и продолжила:
– Ненавижу ждать! Везде очереди, везде это утомительное ожидание, везде сидишь, а жизнь проходит!
Мужчина посмотрел ещё раз на «новенькую» оценивающим взглядом, и, заметив, что кольца у неё на заветном пальце нет, решил ей ответить:
– Да уж. Там пять минут, там десять, тут полчаса. Так и жизнь мимо пройдёт! Недавно читал статистику, там было сказано, что мы три месяца нашей жизни тратим только на стояние в пробке.
– Ого! Три месяца?
– Это ещё что, на транспорт в целом, больше четырёх лет своей жизни!
– Серьёзно?
– Ну а вы подумайте, сколько времени вы добираетесь на работу, сюда как долго шли или ехали?
– Да-а-а. Интересно, а на простой в очередях сколько человек тратит?
– Не знаю, как у нас, но в Англии, только в очередях в магазинах больше года. А ещё плюс банки, плюс почта, плюс… Где мы там ещё ждём?
Красавица рассмеялась.
– В поликлиниках! Очевидно же!
– Ждать ужасно! Я вот уже почти час жду своей очереди, а она всё не уменьшается!
– А в моём кабинете бабулька сидит, наверняка всю жизнь и все болячки, которые у неё были когда-либо, там доктору рассказывает. А мне ещё каждую бумажку из этой стопки, что лежит рядом со мной, надо заверить у нотариуса сегодня!
– Да, ожидание невыносимо! Терпения Вам!
В разговор неожиданно вмешалась женщина, которая молча сидела с ними на лавочке всё это время:
– Знаете, молодые люди. Ожидание не всегда так негативно…
– Что вы имеете в виду? – спросила девушка лет тридцати.
– Я жду сына уже десять лет. С чеченской войны. Он без вести пропавший. И нет ничего лучше, чем надеяться, что однажды он позвонит в мою дверь. Я всё жду, жду. Вроде как, уже надо перестать ждать. Но я не могу! Никак не могу. Вот, пришла оформлять себе инвалидность. Здоровье ни к чёрту. Но это мелочи, пустяки! Главное, что однажды он может постучать в мою дверь, позвонить в звонок, написать письмо. А я всё жду, и буду ждать! Неважно сколько времени пройдёт. Я всю жизнь буду ждать. И пока я жду, нет ничего лучше этого ожидания, ведь оно даёт мне надежду. Надежду на то, что он вернётся. Он однажды появится на пороге и скажет: «Вот и я, мама! Я вернулся, я – живой!». И я обниму его крепко-крепко. И мы заживём как надо. И всё уладится. А Вы говорите ожидание – тягомотина. Бред. Это лучшее, что случилось со мной с момента признания его без вести пропавшим! Ещё есть надежда. И до тех пор, пока я её не лишусь, я буду ждать. А не лишусь я её никогда!
В этот момент из кабинета вышла улыбающаяся старушка, и женщина вошла внутрь. Весь холл погрузился в гробовую тишину.
День четыреста тридцать пятый.
Ранним осенним утром, на одинокой лавочке в парке, проснулся мужчина. Его взгляд бегло прошёлся по подмёрзшим рукам. Посетитель скамьи начал растирать ладонь о ладонь, не помогло. Подышал на руки – вроде, помогло. Он заметил приближающуюся мутную женскую фигуру. Когда она уже почти поравнялась с его местом обитания, оказалось, что ей было не больше двадцати пяти.
– Девушка, милая, который час?
– Отвали!
– Девушка, мне же только время узнать… Больше ничего не нужно.
– Ни копейки, ни краюшки, ни бычка?
– Только подскажите, который час?
Она достала телефон, посмотрела на яркие большие цифры на дисплее и заливисто, словно что-то вспомнила и осознала, засмеялась.
– Что такое, добрая душа? Неужто и время бывает смешным?
– Да я на час раньше выехала! Пока домой вернусь, пока обратно – уже опоздаю!
Она огляделась по сторонам, протяжно и обиженно свистя. И продолжила:
– И кофе выпить негде! Ах, да. Шесть утра ровно! (Она смерила собеседника презрительным взглядом) Ты здесь спал, что ли? Ужас!
– Дык я не понимаю где я! И как я здесь оказался. Не помню ничего. Как звать меня спросишь – не отвечу. А морозец-то дюже лютый!
– Бухать меньше надо, старикан!
Мужчина резко встал. Всё вокруг поплыло, в глазах начинало темнеть. Он охнул, и приземлился на лавочку.
– Так похмелья-то, нет! И трезвый я. Да только вот голова закружилась, стоило мне привстать. Что за чудеса? «Старик»? Я – старый?
Мужчина ещё раз посмотрел на руки, и в этот раз заметил, что это не от холода они покрылись трещинками, а от старости сморщились. И больно ему стало неимоверно. И глаза на мокром месте сделались.
– Да, дедок, тяжело тебе пришлось. Ладно, бывай! Пойду попробую в инст-то пробраться. Вдруг пустят. Не хворай!
Старик медленно встал, осмотрелся. Место ему было незнакомо. Оглядел себя и ужаснулся. Весь в обносках. Не одежда, а лохмотья. В кармане три российских рубля. Живот предательски заурчал. Напоследок он взглянул на скамейку, с которой только что поднялся, там оказалась картонка с надписью: «Голодный».
«Неужто это я написал! Я попрошайка?» – произнёс он трясущимся то ли от холода, то ли от волнения голосом. Но потребности смогли пересилить эти мысли. Дрожащими руками он взял табличку и отправился к магазину, что приметил метрах в пятидесяти от него. Присев около него, он поначалу смотрел на людей, но спустя десять минут уже сидел, свесив голову. Мимо проходила старушка, что приглядывалась к надписи, которую он уже еле держал. Она подошла, достала из сумки булочку и протянула ему со словами:
– Как всегда. Твои булочки, родной.
И она протянула ему ещё и пакет. Аж с тремя!
– Вы меня знаете?
– Как всегда, – посетовала старушка и продолжила, – нет, не знаю и жутко тороплюсь.
«Значит, я уже не первый день тут сижу! Знать бы только, кто – я?» В животе заурчало. Он спешно достал булку, надкусил, и подивился: «Как вкусно-то!» Уже не торопясь, он прикончил оставшееся. Решил осмотреться повнимательнее. Город он узнал, но где живёт всё никак не мог припомнить. До темноты он бродил по округе, как только смеркалось, он вернулся к лавочке. Постелил картонку и прилёг.
День четыреста тридцать восьмой.
Мужчина без имени проснулся на лавочке. Растёр руки – не помогло. Подышал на них, вроде, полегчало. Заметил приближающуюся женскую фигуру. Когда она подошла чуть ближе, понял, что она молода.
