Посвящается Михаилу Михайловичу Цыбульскому —
Человеку с большой буквы
***
Стоял холодный и промозглый подмосковный осенний вечер… Моросил мелкий дождь, который вместе с пронизывающим ветром проникал в подворотни, щели между домами, складки одежды и даже под нее, вызывая болезненный озноб. Лихорадило припозднившихся прохожих, спешащих домой, мелкой дрожью тряслись забулдыги, стоящие кучками возле круглосуточных магазинов, киосков и ларьков и «стреляющие» у всех подряд «рублик на проезд». Даже мокрый и облезлый кот, сидящий на краю мусорного бака, вздрагивал и смотрел на мир взглядом, полным презрения и отчаяния. Лихорадило всех и вся… Дело было не только в погоде и времени года. Некогда огромная страна распалась на отдельные части, которые тоже лихорадило. От рухнувших идеалов, от безысходности и от незнания того, что будет завтра, дрожь эта концентрическими кругами, словно от брошенного в воду камня, расходилась и сходилась в самом центре этой самой бывшей страны. Шла борьба за выживание. Возникали, соединялись и распадались различные группировки, разделявшиеся по спортивным, музыкальным, религиозным, национальным и еще черт знает каким признакам. В общем, каждый выживал, как мог…
В глубине многоэтажного кубика, в пристройке, расположился круглосуточный магазинчик. Несколько работяг в телогрейках и оранжевых жилетах пили нечто из бутылки, передавая ее по кругу, и закусывали уже пару дней как свежими пирожками. В этот момент в зону видимости, осветив тротуар единственной замызганной фарой и отчаянно громыхая всеми уставшими частями, вкатилась старая «копейка». Остановившись напротив входа в магазинчик, она натужно почихала и заглохла… Открылись двери, и из салона, вслед за вырвавшимся клубом дыма, вывалилась весьма колоритная троица. Мужчины были одеты во все черное, на ногах – одинаковые высокие ботинки в стиле «милитари». Головы у всех троих блестели гладкой выбритостью, отражая свет единственного неразбитого фонаря. Увидев их, работягивыбросили бутылку и торопливо направились в сторону темнеющей неподалеку стройки. Один из троицы, низенький и толстый, засвистел им вслед, отчего те только прибавили шагу и поспешили исчезнуть из поля зрения…
– Привет гастарбайтерам! – закричал работягам вдогонку второй, неестественно длинный и худой, но вечерняя тьма уже поглотила удалявшиеся фигуры.
– Да оставь ты их в покое, – сказал третий, огромный широкоплечий детина, смотревшийся на фоне остальных великаном, – не всю же жизнь этих приезжих гонять, надо и отдыхать когда-нибудь… Борман, – обратился он к коротышке, – сгоняй-ка в ларек и купи чего-нибудь погорячее, а то вишь, как холодно, да еще и печка в машине не работает.
Он со злостью пнул по колесу ни в чем не повинную колымагу, на что та отозвалась жалобным скрипом.
– Ща сгоняю, Слон, – отозвался Борман, – ты только, это, мелочи добавь немного…
Слон достал из кармана несколько смятых купюр и протянул Борману:
– На, это все, что есть.
Тот взял деньги и исчез за дверью магазинчика.
– Вот такая жизнь наша тяжелая, брат Шприц, – пожаловался Слон оставшемуся товарищу, – бегаешь, бегаешь, и что?.. В кармане жалкие копеечки, под задницей – «копеечка», жизнь нынче тоже в копеечку оценивается, – он еще раз пнул несчастную машину, – а все почему, как думаешь?
– Да как почему? Тута понятно все, – с характерной деревенской «рязаночкой» протянул долговязый, – понаехали тута всякие и забрали наши с тобой денежки. Бить их всех надо. Правильно мы с тобой зарербо… зазербо… эта… короче, вступили в это белое братство. Надо нам с тобой всех их перебить, и тогда все денежки наши будут. Мы же местные, уже скоро год, как здесь живем…
– Верно базаришь, братан! – улыбнулся Слон.
Тут хлопнула дверь магазина, и взору приятелей предстала довольная ухмыляющаяся рожа Бормана.
– Пацаны, нормуль, тут на все хватило! Гуляем по полной!
Он выставил на капот две бутылки дешевой сорокоградусной «косорыловки», большую бутылку лимонада и бросил пачку «Союз-Аполлона».
Под одобрительные возгласы «братьев» Борман извлек из бардачка жигуленка три видавших лучшие времена пластиковых стакана, дунул внутрь, вычищая пыль, и наполнил их.
– Ну, за наше процветание! – произнес первый тост Слон и опрокинул в себя содержимое стакана. Шумно выдохнув, он «закусил» из лимонадной бутылки и с наслаждением закурил. Его товарищи последовали примеру. Вечеринка на свежем воздухе началась… Они выпивали и запивали, запивали и выпивали, настроение улучшалось с каждым стаканом. Попутно обсуждались глобальные мировые проблемы…
– Д-да а-адназначна в-виноваты эти при-приезжие, – заплетающимся языком, но с уверенностью сказал Борман. – А т-ты, Шприц, что ду-думаешь?
– Угу… – промычал длинный, – нигде от них прохода нет. На рынке – они, на стройке – они, такси-маршрутки – они. Ваще засада! Хоть обратно в деревню возвращайся!.. А там чаво? Разваленный колхоз да постоянно бухой батя… Уф-ф, поубивал бы гадов!
Он взял из лежащей на капоте пачки сигарету и начал щелкать зажигалкой, чтобы прикурить, но проклятое произведение дружественного соседнего государства никак не хотело загораться.
– Мля! – со злостью выдохнул Шприц и швырнул зажигалку оземь.
– Пацаны, есть огонек? – обратился он к товарищам.
Те похлопали по карманам и с сожалением покачали головами.
– Вот, блин, облом, – протянул длинный, – а денег даже на спички не осталось… Засада, мля…
В свете фонаря показалась фигура запоздалого прохожего…
– Слышь, земеля, огоньку не найдется? – заорал Шприц и вприпрыжку, насколько позволял залитый внутрь алкоголь, подбежал к прохожему.
Тот остановился, повернулся и тихим спокойным голосом ответил:
– Извините, не курю. – Затем он развернулся и хотел было пойти дальше, но Шприц вдруг схватил его за рукав и рывком повернул к себе.
– Ну-ка постой… Не куришь, говоришь?
Он пристально всматривался в лицо незнакомца.
– Э, да ты же этот, как его… гас… бас… Короче… Пацаны, идите-ка сюда!
На типично азиатском лице прохожего отразился испуг.
– Что вам нужно? Я же сказал, что не курю… Отпустите, мне надо идти, – он попытался вырваться, и нетвердо стоящий на ногах Шприц не удержался и приземлился пятой точкой прямо в лужу.
– Пацаны, наших бьют!!! – как резаный заорал долговязый и как клещ вцепился в ногу бедолаги-прохожего.
Испуганный азиат попытался вырваться еще раз, но безуспешно. Он затравленно смотрел на приближающихся дружков длинного и, как заученную, повторял фразу:
– Отпустите, мне идти нужно…
– Щас мы тебя отпустим, козел, – угрожающе зарычал подбежавший Слон, – ты какого х** нашего брата ударил?
– Не бил я его. Он сам… это… упал, – с дрожью в голосе попытался оправдаться азиат. Он не отличался крупным телосложением, поэтому Слон нависал над ним, как скала.
