Сергей Спасский - Всадник. Неудачники. Две книги из собрания Василия Молодякова

Всадник. Неудачники. Две книги из собрания Василия Молодякова
Название: Всадник. Неудачники. Две книги из собрания Василия Молодякова
Автор:
Жанры: Литература 20 века | Стихи и поэзия | Русская поэзия
Серия: Серебряный век. Паралипоменон
ISBN: Нет данных
Год: 2016
О чем книга "Всадник. Неудачники. Две книги из собрания Василия Молодякова"

Сергей Дмитриевич Спасский (1898–1956) принадлежит к числу не то чтобы забытых, но «невспомненных» русских поэтов и прозаиков, хотя его молодость прошла в кругу футуристов, а стихи и дружбу ценили Андрей Белый, Борис Пастернак, Анна Ахматова, Михаил Кузмин. Издание представляет неизвестные поэтические книги Спасского, впервые публикуемые по рукописям из собрания В. Э. Молодякова: подготовленный к печати, но не вышедший сборник «Всадник. (Стихи о Ленинграде)» (1946) и раннюю редакцию повести в стихах «Неудачники» (1928).

Бесплатно читать онлайн Всадник. Неудачники. Две книги из собрания Василия Молодякова


© В. Э. Молодяков, составление, послесловие, примечания, 2016

© В. Э. Молодяков, собрание материалов, 2016

© М. и Л. Орлушины, оформление, 2016

© Издательство «Водолей», оформление, 2016

* * *


Всадник

(Стихи о Ленинграде)


Советский писатель

Ленинград – Москва

1946

I. После войны

Под Ленинградом

В суровой почве вырытые норы.

Гнилые бревна.

Тряпки. Ржавый лом.

Бомбежкой вспаханные косогоры.

Еще светла здесь память о былом.

Они сидели тут

зарывшись в недра

Земли российской.

Где теперь они?

Дрожит кустарник под нажимом ветра.

Блестят цветы,

как пестрые огни.

Край северный,

знакомая сторонка,

Тебя топтал,

тебя калечил бой.

Но тканью трав затянута воронка.

Земля,

ты вновь становишься собой.

Ты снова воскресаешь,

хорошея,

Всегда права

и вечно молода.

Осыпется ненужная траншея,

Окоп размоет тихая вода.

Березка затрепещет над рекою,

Пугливыми листами шевеля.

О, поскорей бы стать тебе такою

Спокойной, щедрой,

русская земля.

* * *

Вчера я шел.

И ленинградской сказкой

Была душа

Опять изумлена.

Сквозь дыры стен

Распоротых фугаской

Блистало небо.

И плыла луна.

И камни,

будто залитые ртутью,

Мерцая в синеватой белизне,

Как Колизея остов,

древней жутью,

Щемящим сном

дохнули в душу мне.

Была тут, вероятно, колоннада.

Гипс, будто кость, белел.

Томил покой.

И я остановился.

Мне не надо

Ни тишины,

ни красоты такой.

Я верю,

я борюсь, я торжествую.

Я, как и все,

Смотрел в глаза войны.

Люблю я прелесть города

живую,

Как голос друга,

Как лицо жены.

И волшебство

Пустынной панорамы

Зовет,

Всей лунной музыке назло,

Заделать стены,

Крепко вставить рамы

И в них вложить

Надежное стекло.


Белая ночь

1.

О,это не преданья,

Не дней былых завет,

Но испаряют зданья

Голубоватый свет,

Мерцают боязливо,

Как фосфор или ртуть.

И ветер от залива

Сейчас не смеет дуть.

А наклонись к Фонтанке,

Покажется тогда,

Как спирт, зажженный в склянке,

Горит ее вода.

Беззвучно пламень синий

Скользит под круглый мост.

И небо спит пустыней

Свободною от звезд.


2.

Мы с тобою в Италии не побывали,

По парижским бульварам пройдемся едва ли,

И, пожалуй, лишь в быстром мерцаньи кино

Нам в насупленный Лондон войти суждено.

Не начавшись окончились наши кочевья.

Но у самого дома, всему вопреки

Ленинградские нам улыбались деревья,

И сияла ночами поверхность реки.


Екатерининский дворец

Может, и не изменился в лице я,

Может, мне трудно понять до конца.

Вот она –

светлая арка Лицея,

Отсвет заката на складках дворца.

Будто как раньше,

добравшись с вокзала,

Видя, как неба прохлада нежна,

Жду, чтобы мне тишина рассказала

Всё,

что умеет сказать тишина.

Кажутся прежними дуги Растрелли,

И куполов проплывают сердца.

Знаю,

мы все за войну постарели,

Что ж удивляться морщинам дворца.

Но, будто с мыслей повязку срывая,

Вздрагиваю.

Утешение – прочь!

Это не прежняя и не живая

Музыка.

Это же – смерть. Это – ночь.

Это злосчастное великолепье

Скорбных пустот, исковерканных глыб,

Где сквозь пробелы зубчатою цепью

Бродят вершины испуганных лип.

…Что же воздвигнем мы заново внукам

Вместо поруганного волшебства?

Надо рождаться

особенным звукам,

Надо, чтоб наши

сияли слова.

В радостях – сверстник

и в горе – помощник,

Робкие искры вздувая во мгле,

Много тебе потрудиться,

художник,

Надо сейчас на суровой земле.


Фонтан

Средь трудов,

раздумий и скитаний,

В знойном ли,

в морозном ли краю,

Очертанья ленинградских зданий

Помнил я,

как молодость свою.

Может, мне не всё являлось сразу

Не колонн

могучие столбы,

И не Всадник открывался глазу

На коне

взметенном на дыбы.

Мне – подчас

мерещилось простое…

Летний день.

И скверика песок,

И фонтан,

что выгибался, стоя,

Кисти пен

ронял наискосок.

И сейчас передо мной

не тенью

Он возник.

Но вот он – наяву.

Весь подобен

светлому растенью.

Он живой.

И я еще живу.

Он шипит

торопится и бьется,

Переждав блокадные года.

Радугами быстрыми смеется

Гибкая, кудрявая вода.

Брызжет над садовыми скамьями

И над удивленной детворой,

И по ветру клонится

струями,

И сверкает

бахромой сырой.

…Все мы жизнь

изведали иную.

Но и с прошлым

не порвалась нить,

Если – вот

игрушку водяную

Все же мы

сумели сохранить.


Осенний город

Ты хорош, говорят, весною.

Но и осенью светишь ты

Ненаглядною новизною

Исцеляющей красоты.

Пусть мерцает дождя штриховка,

Туч колышется волокно,

Капля каждая, как подковка,

Чуть постукивает в окно.

Разве город не так же манит,

Властной силой своей храня,

Не обидит он, не обманет,

Не насупится на меня.

Пусть же осень.

Не в этом дело…

Зябко вздрагивает вода.

Видишь, площадь помолодела,

Принаряжена и горда,

И на Всадника, на Иглу нам

Хорошо бы взглянуть скорей,

Улыбнуться спокойным лунам

Затуманенных фонарей.

И колонны стоят свечами

У растрелльевского крыльца.

…И война уже за плечами.

– И любви нашей нет конца.


Клен

В притихнувшем сквере

Осенние клены

Беззвучно пылают,

Прозрачно горят.

Вот красные складки

Листов раскаленных,

Как бы из заката

Их создан наряд.

Кострами они шевелятся,

алея,

Раскинув зубчатых огней языки.

Нет, я о прошедшей весне

Не жалею,

Пусть облачно небо

И тучи низки.

И если иду я,

И если устану,

Куда бы я ни направлялся спеша,

Клен вспыхнет над сквером

Подобный фонтану.

Он светел.

И вздрогнет от счастья душа.

Пусть даже колышется

Сеть дождевая,

Пусть капель мельчайших

Шуршит порошок.

Над шумом машин,

Над бряцаньем трамвая

Клен празднует осень.

Ему хорошо.


Концерт

В свой светлый дом после разлуки

Сейчас опять вернутся звуки,

Внимательный наполнят зал,

Взволнуют воздух струнным спором,

Прославят жизнь согласным хором,

Как дирижер им приказал.


И прошлого живые были,

И то, что светит нам сейчас,

То, чем мы будем, чем мы были,

Все станет явственней для нас.


Они не временные гости,

Здесь вольной музыки жилье.

И люстр мерцающие грозди,

Как образ видимый ее.


Она ничем неистребима.

И в наши грозовые дни

Она, как родина, любима,

Она сама любви сродни,


Она сама сродни победе…

Взлет палочки.

Скользят смычки.

Дыханье скрипок, рокот меди

И флейт порхают огоньки.


И, расступясь, вместят колонны:

Поля, вершины, лепет рек,

И многозвездной ночи склоны,

И всё,

что любит человек.


Эрмитаж

…Все на прежних местах.

Ну, подумайте сами,

Ведь ничья запятнать не посмела рука

Ни голландских туманных морей с парусами,

Ни горячие

рубенсовские шелка.

И, как будто о наших заботах не зная,

Но за всё награждая,

под сенью густой

Ловит солнечный луч, улыбаясь, Даная,

Золотистой и ясной светясь наготой.

Как раскрытые окна,

полотна бездонны.

В них – округлы холмы.

И плотна синева

На плаще у задумчивой смуглой мадонны.

…А за стеклами

в льдинах ребристых Нева.

И, глаза отводя от пылающих пятен,

Я широкому невскому воздуху рад.

Всё вернулось.

Мне с новою силой понятен

Твой надежный,

победный покой, Ленинград.


Закат

Мне дни минувшие приснились.

Воспоминанья им верны.

Да, мы, конечно, изменились

Под небом горестным войны.

И, верно, сердце стало старше

И вдумчивее.

Посмотри,

Покачиваясь, дремлют баржи

Под тихим пламенем зари.

Насквозь прозолотевший Летний

Так пышно вылеплен для глаз,


С этой книгой читают
Дмитрий Петрович Шестаков (1869–1937) при жизни был известен как филолог-классик, переводчик и критик, хотя его первые поэтические опыты одобрил А. А. Фет. В книге с возможной полнотой собрано его оригинальное поэтическое наследие, включая наиболее значительную часть – стихотворения 1925–1934 гг., опубликованные лишь через много десятилетий после смерти автора. В основу издания легли материалы из РГБ и РГАЛИ. Около 200 стихотворений печатаются вп
Варвара Григорьевна Малахиева-Мирович (1869, Киев – 1954, Москва) – автор почти четырех тысяч стихотворений. Первые ее сохранившиеся стихи датируются 1883-м годом, последние написаны за год до смерти. Подруга Льва Шестова и Елены Гуро, Даниила Андреева и Игоря Ильинского, переводчица Бернарда Шоу и «Многообразия религиозной жизни» Уильяма Джеймса, Малахиева-Мирович – старейший автор неофициальной литературы, оставшийся до конца дней верным символ
Межвоенный период творчества Льва Гомолицкого (1903–1988), в последние десятилетия жизни приобретшего известность в качестве польского писателя и литературоведа-русиста, оставался практически неизвестным. Данное издание, опирающееся на архивные материалы, обнаруженные в Польше, Чехии, России, США и Израиле, раскрывает прежде остававшуюся в тени грань облика писателя – большой свод его сочинений, созданных в 1920–30-е годы на Волыни и в Варшаве, к
Александр Виссарионович Китаев (1888–1953) при жизни был известен как художник и педагог, однако его обширное поэтическое наследие – яркая и оригинальная страница русской поэзии 1910–1920-х годов. Отвергая каноны модернизма и преодолев подражание более ранним традициям, Китаев поэтизировал крестьянский труд и быт, степные и волжские пейзажи, не став сусальным «поэтом из народа». Свежий, громкий, нарочито грубоватый поэтический «голос» Китаева, до
"…В тот вечер я тщательно вымыл шею и явился в библиотеку почти без опозданья. В большой комнате за длинным столом уже сидело десятка полтора старых евреев, еще более старых, чем я сам, – читатели. Не книг, наверно, читатели, но все же читатели газет, в том числе и этой крошечной, что была приложением к чему-то побольше и где печатали мои байки. Я смотрел на них с жалостью и растерянностью и не знал, о чем же мы будем толковать целый час. Жалость
Сборник всех романов и повестей Артура Конан Дойла об опасных расследованиях и приключениях Шерлока Холмса: «Этюд в багровых тонах», «Знак четырех», «Собака Баскервилей» и «Долина страха». Тексты всех произведений впервые публикуются в полном переводе, включая все «опасные» места, тщательно выправленные или вырезанные советской цензурой.
«На безоблачном, смеющемся небе светило яркое солнце. Улицы благословенного города Божанси уже наполнялись празднично разодетой толпой, степенно следовавшей призыву церковного колокола, все окна домов были дружелюбно раскрыты навстречу ароматному весеннему утру, и только серый прямоугольник ставней, угрюмо прикрывавших одно из окон приречной гостиницы «Золотой осел», вносил дисгармонию в общую картину радостного пробуждения…»
«Уже потемнели небеса и затеплились лампады в горних высотах, рождая мириады сверкающих по снегу голубых и зеленоватых искорок, когда поручик Владимир Паромов пришел в сознание и, приподнявшись на локте, широко раскрытыми глазами стал оглядываться, стараясь припомнить и понять, где он и что случилось… Острая боль в ноге при попытке изменить положение напомнила ему: он ранен и брошен… Ну, вот и конец!.. Странно, что в первый момент не родилось от
Когда дракон – Повелитель Морей и Дождей находит свою жемчужину, то взлетает в небо. Человеку же для того, чтобы взлететь, надо найти любовь, а сделать это сложнее, чем отважной ныряльщице отыскать драконий жемчуг в глубоких и опасных водах морей, омывающих Страну утренней свежести.Однажды юную ныряльщицу судьба столкнула со ссыльным аристократом, сыном королевского министра. Не сразу удалось понять девушке, что не так с этим заносчивым красавцем
Малка Лоренц – ТОП-блогер. Ее рубрика «Пятничные вопросы» любима и всегда вызывает бурный отклик среди читателей. Ее слова – это лекарство для одних и пинок для других. Но читателей Малки объединяет одно – искренняя благодарность в понимании и разрешении жизненных перипетий. Это молниеносное восприятие своей ситуации с совершенно другого, абсолютно неожиданного ракурса. Безукоризненно подобранные образы, острое чувство юмора и невероятное женское
Решив развеяться в караоке с подругой, я оказываюсь в немыслимой ситуации. Близость с незнакомцем в туалете клуба… уф, не думала, что докачусь до такого. Но самое интересное начинается тогда, когда я обнаруживаю, что этот самый мачо из грез, удовлетворивший меня как никто и никогда, оказывается моим новым подчиненным в офисе. И то, что вытворяет этот извращенец с моим телом, сводит меня с ума.
Никогда не верила в случайности и совпадения, а уж в то, что загаданное в далёком детстве желание исполнится в старости: кто бы мне такое сказал, так я бы рассмеялась ему в лицо…Но желание сбылось благодаря стечению многих обстоятельств и вот моя душа в другом теле, в другом мире, в жаркой солнечной Италии, правда только средневековой… а ещё у меня есть муж, загадочный, вечно угрюмый жгучий брюнет, и куча долгов, не моих, а семьи мужа. Но теперь