Любаша тупо смотрела в окно. Слезы где-то далеко застряли. Мысли застыли. Жизнь как будто остановилась. На работе – сокращение. Муж опять куда-то умотал. С порога сказал, что в рейс. Взял чистое белье, долго брился-мылся, будто на бал, и умотал. Денег, как всегда, не оставил – мол, сама работаешь, а одежду детям я куплю. Когда «куплю»? На них все горит: не успеешь постирать – все в грязи, если не в дырах. Мальчишки. Футбол, заборы, драки. Впереди – лето. Что делать? Отправить в деревню к матери? А что она с ними делать будет? Сама небось болеет, а не скажет и не напишет. Деревня почти вымерла. Два-три дома со старухами. Старики от самогону померли уже давно, а молодые в город подались. Работать с каждым годом становилось все тяжелее и тяжелее. Не молоденькая уже. Да и работа маляра-штукатура требовала не только сноровки, но и сил.
Лет двадцать назад она сама, как и многие из ее подруг, поехала в Москву за лучшей долей. Хотела в институт поступить, да куда там. На рынке не прижилась: воровать-обвешивать не могла, пить-гулять не любила, да и постоять за себя могла – рука была тяжелая, крестьянская. Вот и пошла на стройку. На шабашку. Делали ремонты новым русским. Тогда расселяли коммуналки в центре и делали ремонты с покраской да с золочением. Но предварительно нужно было стены выровнять – дыры убрать. Вот и стала Любаша сначала малярничать, а потом и штукатурить. Специально не училась, как-то так само все получилось. Через год-два ей присвоили высокую квалификацию. Получать стала прилично, но на себя особо не тратила – отсылала матери в деревню. А сама работала и работала… Там и встретила Николая. В перерыв, в обед привез новый шофер стройматериалы, заглянул к девчонкам-маляршам – так просто, пока разгружали. Хиханьки да хаханьки. Уже и в друзьях у всех – компанейский. Любаша в общих беседах не участвовала, не умела она так легко да складно говорить. Понимала, что не городская, хотя уже давно тут жила, боялась, что на смех поднимут. А он со всеми пошутит: одной то скажет, другой – другое, а к ней подойдет и спросит: «Как тут моя невеста?» Любаша вспыхивала румянцем, девчонки покатывались со смеху, а Николай весело заглядывал в глаза девушке. Месяца через два вдруг пригласил ее в видеосалон. Кинотеатры советского типа дохода не приносили, и, чтобы они не простаивали зря, помещения арендовали разные магазины, в основном мебельные. В моде были видеосалоны – небольшие помещения с дефицитным видеомагнитофоном и несколькими рядами стульев, в которых показывали всякие заграничные фильмы. Она согласилась. Фильм был интересный, красочный, с переводом на русский странным гнусавым голосом. Так и завязалась их любовь. Как-то однажды он сделал ей предложение, как само собой разумеющееся. Она немного растерялась. Ей казалось, что они еще друг друга как следует не знают. Он улыбнулся своей замечательной улыбкой, от которой у нее дух перехватывало, и сказал, что завтра познакомит ее со своей мамой, а после ей, Любаше, уже некуда будет деваться. Знакомство состоялось на следующий день. Татьяна Ивановна, женщина далеко за шестьдесят, внимательно разглядывала Любашу и расспрашивала ее о родных, работе, жизни в съемной комнате, которую сдавал для трех малярш начальник, удерживая за проживание часть их зарплаты. Свадьбу сыграли скромную. Девчонки охали да ахали от такого везения, да и сама Любаша не совсем верила своему счастью. Теперь ее жизнь походила на сказку: рядом был любимый человек, было где жить – мало того, квартира позволяла и детей завести, а Любаша детей любила, да и возраст уже был подходящий – 24 года. Потом, когда начались ссоры и вечные похождения мужа, она поняла, что выбрала ее свекровь, а не Николай. С детских лет мать твердила сыну, что жена должна быть здоровая и работящая – для семьи и детей – да молчаливая и послушная – для мужа. Любаша подходила под эти требования на сто процентов. Свекровь сразу стала руководить невесткой под тем предлогом, что ее, Любашу, облагодетельствовали, взяли замуж бесприданницу. Любаша как-то сразу забеременела. На Николая новость о предстоящем отцовстве не произвела почти никакого впечатления. Свекровь отнеслась с большим интересом, сказав, что теперь, наверное, Любаша будет меньше работать, а стало быть, и зарабатывать. Сынишка родился здоровеньким и крепеньким. Назвали Александром. А через год появился и Роман. Любаша вертелась как белка в колесе. По вечерам и ночам бралась за любую халтуру, чтобы заработать далеко не лишний рубль. Свекровь начала часто болеть. Жаловалась на сердце и на голову. Стала слабой и плаксивой. Николаю все это быстро надоело, и он стал часто убегать из дома под тем или иным предлогом. Поменял работу и стал дальнобойщиком. Куда и что он возил – не рассказывал, говорил: не твоего ума дело. Свекровь болела долго, потом перестала вставать и тихо умерла. После смерти матери ничего уже не сдерживало Николая, и он пропадал по месяцам, ссылаясь на работу. Денег давал мало или совсем не давал. Мальчишки росли и требовали больших расходов. А работать становилось все труднее. Появилось много гастарбайтеров, которые сбивали цены на заказы. Вот и сейчас работа, на которую очень надеялась Любаша, прошла мимо нее. Да и прораб сказал, что контора закрывается и что нужно подыскивать себе новое место. А где его подыскивать? Ей уже тридцать восемь.
Невеселые мысли были сметены возвращением двух сорванцов-погодков, которые влетели вихрем на кухню, требуя еды – и побольше… Съели все вмиг и наперебой стали рассказывать про дядю Семена, который зовет их на дачу на все лето, если мама отпустит. Что за дядя Семен и откуда он взялся, Любаша не знала. Мальчики увидели ее испуганные глаза и пояснили, что дядя Семен – отец Олежки, с которым учится Сашка в одном классе, а живут они в новом доме, в том, что построили у оврага, красивом таком.
Можно сейчас к ним зайти и все обсудить. Любаша решила сходить и посмотреть на этого Семена, а потом уже придумать предлог, чтобы отказаться. Мальчишки уже топтались у входной двери, поторапливая ее, а она судорожно думала о том, что на себя надеть: в гости она уже очень давно не ходила.
* * *
Дверь открыл широколицый, голубоглазый хозяин дома. Он приветливо улыбнулся и сказал: «Здравствуйте! Хорошо, что пришли. Сейчас будем ужинать. Давайте знакомиться. Я – Семен». Мальчики чувствовали себя здесь совсем как дома, они здесь часто бывали. Дом был уютным и добротным. Любаша в силу своей профессии видела много чужих квартир, больших и не очень, и по-своему делила их: «для картинки» и «для жизни». «Для картинки» были просторные холлы с лепниной и позолотой или новомодные огромные пустые пространства, украшенные всякими «инсталляциями», с которых и пыль-то толком не сотрешь. Все эти выкрутасы на зависть друзьям и знакомым Любаше не нравились. Она не любила кичливых «новорусских», которые проходили мимо нее со стеклянными глазами, и в таких домах старалась поскорее закончить работу. Были и другие, где ощущалась настоящая жизнь. Это было видно по трещинам в старых стенах, замазке на окнах, приклеенным детским картинкам, кусочкам жвачки в самых неподходящих местах, в продавленных диванах, сдвинутых в дальний угол. Это было ближе и понятней, как предложение чая с пряниками или магазинных пельменей.
