– Рита – не моя дочь. Как долго ты планировала это скрывать?
– Что? – оборачиваюсь, смотря на входящего на кухню мужа, думая, что ослышалась.
На его лице злость и раздражение, в каждом слове сквозит презрение по отношению ко мне. Таким я Сашу никогда не видела.
– Что слышала, – грубо отвечает Саша. – Не моя дочь! Всегда это подозревал. У меня в роду рыжих и кудрявых не было.
– Как и у меня, – отвечаю на автомате.
А у самой сердце ухает в пятки. Не понимаю, это реальность или сон? Прямо хоть щипай себя. Что и делаю. До боли сжимаю кожу на руке и нервы сигнализируют, что я бодрствую и, увы, это мне не снится. Муж действительно предъявляет мне немыслимые обвинения, и он даже не пьян.
– Она не моя! Не моя, Аля! Как ты могла?! – его голос становится громче с каждой фразой.
Тянусь к плите позади себя, наощупь нахожу кнопку выключения. Плита пищит, а ужин, ещё побулькивающий в кастрюле, постепенно затихает. Не затихает только мой муж, выкрикивающий ненормальные сумасшедшие обвинения.
– Что за бред, Саша? Она твоя! С чего ты вдруг это взял?
Наверное, мне надо говорить спокойно, и я стараюсь, хотя очень хочется кричать в ответ.
Мой муж, с которым мы прожили четыре года, выглядит взбешённым и дёрганным. Только сейчас замечаю, что он зашёл на кухню в верхней одежде и не снял обувь. Прямо с порога решил выложить эту ахинею. На холёном гладко выбритом лице горит румянец возмущения. Его щёки не просто пылают, на них яркие алые пятна гнева.
Саша тянет петлю галстука, ослабляя его, лихорадочно проводит по волосам, зачёсывая чёлку пальцами.
– Вот, – делает шаг ко мне, трясёт бумагами перед лицом. – Вот полюбуйся. Давно надо было это сделать!
– Что сделать?
– То, что мама говорила. Тест на отцовство!
– Ах, Тамара Владимировна, – вздыхаю обречённо.
Со свекровью у нас как-то сразу не заладилось. Холодная женщина даже к собственным детям не могла изобразить любовь, чего уж ей невестки. С Элинкой, женой Сашиного брата, мы её так и прозвали: Геббельс в юбке.
Геббельс этот ещё имел неприятную привычку лезть в семейную жизнь сыновей. До сих пор не могу забыть, как она к нам с клиннингом приехала, утверждая, что я травлю Сашу пылью и совсем не проветриваю, а у него предрасположенность к астме и аллергия. Саша просил относиться к маме снисходительно, в силу её возраста, так что то оскорбление я проглотила, но попросила мужа минимизировать визиты свекрови в наш дом. Он и минимизировал, но сам регулярно маму навещал. И вот результат! Напела в уши!
– Ты возьми и посмотри!
Саша настойчиво пихает бумаги мне в лицо и на автомате я их забираю. Пустой конверт планирует к ногам, в моих руках лишь строчки, таблицы и цифры, и сухой текст: Предполагаемый отец исключается как биологический отец. У предполагаемого отца нет генетических маркеров, которые должны быть переданы ребёнку биологическим отцом. Вероятность отцовства ноль процентов.
– У Риты твоя группа крови. Первая положительная, – хватаюсь за здравую мысль, пока глаза пытаются прочесть то, чему сердце отказывается верить. – Тут ошибка какая-то.
– Первая? Самая распространённая! – со смешком выплёвывает он. – То что и у меня такая же – всего лишь совпадение. А вот тут! – он вырывает бумаги из моих рук и опять трясёт ими возле моего носа, едва не задевая. – Вот тут истина! И с кем ты её нагуляла, только ты знаешь!
В глазах блестят слёзы обиды, я отчаянно мотаю головой.
– Саш, ты ведь у меня первый и единственный. С кем я могла Риту нагулять?
У меня с мужем разница в восемь лет. Познакомились, когда мне было девятнадцать, и почти сразу поженились. Я действительно ни с кем не встречалась до него: училась, как проклятая, стараясь сохранить ректорскую стипендию, и думала лишь о зачётах и экзаменах, а не о свиданиях. Я и Сашу первоначально отшила, просто он настырный оказался, добился своего.
– Что первый ладно: соглашусь. А вот что единственный, – ядовитый смешок режет слух. – Это ты так утверждаешь!
– Да я… да я бы никогда? Да что ты такое говоришь? Я верная жена, мне никого, кроме тебя, не надо было. И сейчас тоже. Ты же сам это знаешь.
– Я знаю то, что вижу.
Одним широким жестом муж припечатывает результаты теста к столу. Там уже накрыто к ужину, и приборы звенят, подскакивая от силы его удара. Вилка, лежащая на краю, падает на пол, звучно катясь по паркету.
Женщина придёт, – думаю я почему-то.
– Саш, это ошибка… Саш? – мои плечи начинают дрожать, на глаза наворачиваются слёзы. – Этого не может быть. Ты её отец… ты! Я ни с кем и никогда. Я… я… Это тест неправильный. Этого не может быть!
– Лгунья! – орёт он мне в глаза.
Красивое лицо перекошено от гнева. Мне кажется, он готов меня ударить. И действительно, Саша хватает меня за плечи и встряхивает раз, другой. Моя голова безвольно болтается на шее, по щекам текут слёзы обиды. Почему он так со мной?
Затем отпускает: его руки трясутся от мелкой дрожи. Сглатываю, смотрю на сжимающиеся пальцы, которые хотят ощутить под собой не пустоту, а, видимо, моё горло.
– Саша…
– Вон! – перебивает резко. – Вон отсюда! Вон из моего дома!
– Но это и мой дом. Куда я пойду?
– Это ты сама придумай. К любовнику своему, от кого дочь родила и мне подсунула.
Его обвинения не только приводят в шок, но и рождают ответную волну негодования. Как он может так говорить?
Вспоминаю, как ещё вчера мы мирно ужинали вместе, обсуждая планы на летний отпуск. Мне хотелось на море. После рождения Риты я на нём не была. Полтора года сидела прикованной к дому. При желании можно было куда-то поехать, но маленький ребёнок высасывал все силы. Сейчас дочь находилась у моих родителей, и мы с мужем больше времени уделяли друг другу. Ещё два дня назад занимались любовью, и ничто не предвещало беды. А выходит… выходит он спокойно ждал результатов теста. Устраивал проверки мне же за моей спиной, и никак это не показывал?
– Нет! – отрицательно мотаю головой. – Я никуда не уйду!
– Уйдёшь! Как миленькая. Немедленно! Сейчас же! Видеть тебя не могу! Убью, потаскуха! Мне рога наставила! Прижила ребёнка, а мне подсунула. Нате вам, растите. Какая же ты сука, Аля! Как же я в тебе ошибался.
Саша разворачивается, его шаги резкие, стремительные. Фалды пальто развеваются за спиной.
– Как… как ты можешь так говорить о Риточке? – кричу в спину. – Она твоя!
– Она не моя, – голос его становится чуть тише. – Да, она ни в чём не виновата. Виновата здесь только ты! Но она не моя! И я всегда это чувствовал. Когда брал на руки… каждый раз… ну не моё… так и ощущал. Нет родства, никакого инстинкта…
– Материнский инстинкт врождённый, отцовский приобретённый… он позже пробуждается, – выдаю истины, подчерпнутые из каких-то книг, следуя за мужем в нашу спальню.
