Всем привет!
Эта книжка была написана на английском языке для иностранного читателя. Она вышла в марте 2018 года в Калифорнии в издательстве «Inkshares» под названием «Everything is Normal: The Life and Times of a Soviet Kid». Почему? Во-первых, мне хотелось, чтобы её прочли мои дети. А у них основной язык английский. А во-вторых, страшно признаться, но после двадцати пяти лет жизни вне России мне легче писать по-английски. Неожиданно для меня, книга понравилась западной публике. Некоторых впечатлил рассказ о буднях и нормах тоталитарного режима, кто-то оценил ироничный тон, а кого-то тронула моя личная история. Ещё больше удивило, что книга нашла отклик у многих русских читателей, моих ровесников, которые захотели увидеть её изданной по-русски, чтобы не только самим предаться ностальгии по безвозвратно ушедшему солнечному детству, но и предложить её в порядке ликбеза своим отпрыскам, для которых советский быт – что-то совсем туманное.
И вот, у вас в руках русскоязычная версия, которая в основе своей является переводом английского первоисточника, но вместе с тем ощутимо от него отличается. Из книги исчезли сопоставления советских реалий с американскими и, наоборот, были возвращены некоторые отвергнутые американским издательством куски текста. Наконец, стараясь сохранить дух и интонацию оригинала, я попробовал найти адекватные замены английским шуткам.
И последнее. Вам может что-то не понравиться, по казаться неверным и неточно сформулированным. Вы могли запомнить детство совсем по-другому.
Отлично! Всё принимается!
Я не претендую на объективность и обладание истиной. В этой книге моё светлое советское детство, каким запомнил его я. А у вас всё могло быть совершенно по-другому.
Так что не судите строго.
Короче, инджой!
19 августа 2011 г.
Телефон зазвонил в 7.18 утра.
Карьера финансиста в Лондоне приучила меня рано вставать. Даже в отпуске в это время я всегда уже был на ногах. Ирина и дети ещё спали. Сидя у бассейна, я бездельничал с видом на тосканские холмы и виноградники. Но, несмотря на идиллическую атмосферу и тишину раннего утра, душа моя была не на месте. В Питере медленно умирала моя девяностопятилетняя бабушка. Уже несколько недель она не вставала, и сиделка сообщала о постоянном ухудшении её здоровья.
Я разгребал завалы рабочих сообщений, скопившихся за ночь в моём Blackberry, как вдруг на экране высветилось имя бабушкиной помощницы. Я сразу понял, что произошло.
Разговор продолжался всего пару минут. При всей предсказуемости это известие потрясло меня. Закончив звонок, я продолжал сидеть на кромке бассейна, свесив ноги в прохладную воду, когда подсознание услужливо подбросило воспоминание об одном далёком зимнем дне.
11 января 1980 года, пятница, второй день школы после зимних каникул. Мы с бабушкой ждём на остановке пятнадцатый троллейбус. Зимой в четыре часа дня в Ленинграде уже темно.
Моя бабушка, Наталия Николаевна Кладо, дочь царского адмирала, была человеком с большой буквы, матриархом и истиной в последней инстанции. Она всегда точно знала, что, когда и с кем нужно делать. Её внешность соответствовала её твёрдому характеру. У неё были голубые глаза и выдающийся нос, подпиравший очки в толстой роговой оправе. Высокая крупная женщина, она никогда не пользовалась косметикой и носила короткую стрижку «а-ля Дина Дурбин».
Стоял лютый январский мороз, но мне было уютно в моей цигейковой шубе и шапке-ушанке.
Добротной ушанке на кроличьем меху, моей первой в жизни нормальной зимней шапке. Предыдущий головной убор выглядел как девчоночий капор, и я его ненавидел, потому что был маленького роста и действительно был очень похож на девочку. Чтобы немного компенсировать мой гендерный дискомфорт, бабушка нашила на этот чепец офицерскую кокарду – красную звезду с серпом и молотом в обрамлении золочёных снопов пшеницы. Новая же ушанка не нуждалась ни в каких нашивках – и так было понятно, что её может носить только настоящий мужчина.
На следующий день мне исполнялось девять лет. Это означало, что я стану практически взрослым. Ко мне на день рождения придут друзья, вернее, те из них, кто «хорошо воспитан» и «из приличной семьи». Мы будем играть в конструктор, смотреть диафильмы и есть пирожные «Картошка» из кафе «Север».
Но это всё завтра, а пока мы стоим и ждём пятнадцатого троллейбуса, который должен отвезти нас в больницу Раухфуса. На прошлой неделе мне сделали операцию, и сегодня будет последняя перевязка.
Перед самым Новым годом – подходящий момент, ничего не скажешь – бабушка сообщила, что мне будут делать обрезание. Когда я спросил, что это такое, она сказала:
– Ничего страшного. Тебе просто подрежут кожу на конце пипочки.
– Зачем? – спросил я, холодея от ужаса.
– Если этого не сделать, можно стать инвалидом, – ответила она, не вдаваясь в подробности.
Я хорошо знал, кто такие инвалиды. Это люди без рук и без ног, которые просят милостыню на вокзалах. Но даже если допустить, что у кого-то из них и отсутствовала часть пипочки, то я-то тут при чём? Моя была целой и невредимой и прекрасно функционировала.
К сожалению, так же хорошо, как и то, кто такие инвалиды, я знал, что любые обсуждения и пререкания бессмысленны. У нас в семье было заведено: взрослые всегда знают, как лучше, и детям не следует докучать им ненужными вопросами. Это всем экономит время, силы и нервы.
Однако в неполные девять лет я уже начал догадываться, что далеко не всегда взрослые знают, что делают, а иногда могут просто облажаться. Например, на прошлой неделе из-за того, что анестезиолог неплотно наложил мне маску, я засыпал целую вечность, нервно блуждая взглядом по белому потолку операционной. У врача, который делал мне потом перевязку, руки тоже явно росли из одного места, потому что то место, которое он перебинтовал, долго болело так, что пи́сать было сущей пыткой – каждый раз я плакал. Поэтому мне пришлось провести целых пять дней в палате, заставленной железными кроватями, на которых отдыхало ещё человек двадцать юных калек вроде меня.
Позже я узнал, что бабушка попросила хирурга подрезать так, чтобы «выглядело не как у еврея». Достаточно того, наверное, рассуждала она, что мальчик и одетым похож на представителя этого древнего народа: зеленовато-карие глаза, тёмные кудряшки и оттопыренные уши. А так хотя бы сохранялась иллюзорная надежда опровергнуть подозрения, сняв штаны.
Троллейбуса всё не было и не было. От нечего делать я стал читать наклеенную на стене рядом с остановкой «Комсомольскую правду», но это мне быстро наскучило. В «Правдах» никогда не печатали ничего интересного – одни нудные политические речи руководителей партии и бесконечные отчёты: например, об увеличении объёма производства хлопчатобумажных тканей на 24,8 процента на одной из фабрик города Иваново или о присвоении звания Героя Социалистического Труда за самоотверженную работу и высокие показатели в соцсоревновании доярке краснодарского совхоза имени Лопе де Вега Розе Меньшовой.
