1. Глава 1. Другими глазами
Это Рэйчел. Она не улыбается, скорее, кривит рот в улыбке.
– Чего ты щуришься? – с ходу допрашивает.
– Глаза из-за солнца болят.
– Как ты?
– С божьей помощью.
– И зовут твоего бога Альфой? – ухмыляется.
Я обращаю внимание на её выбор слов. Не далее, как пару недель назад, она назвала бы его «нашим».
– Уверена, у него другое имя.
– У всех нас другие имена. И всё-таки, как ты?
– Уже лучше, спасибо. Аппетита только нет. И сил мало.
– Но они же возвращаются?
Рэйчел усаживается рядом. И опять я кое-что замечаю: она не боится заразиться, чего я ожидала бы от неё в первую очередь. Эта дама – самая осторожная в коллективе.
– Конечно. Правда, слишком медленно, – честно отвечаю ей.
Сегодня четвёртый день с тех пор, как я пришла в себя, и первый, когда мне разрешили самостоятельно выходить из хижины, греться на солнце и смотреть на море. Море – моё лекарство, а в дырчатых стенах хижины мне хорошо только когда он на месте, а когда его нет – душно. И страшно, что не вернётся.
Страх – штука странная. Все месяцы до этого мне не было так тревожно за него, как сейчас – болезненно, панически, но… и хорошо мне не было тоже. Это «хорошо» я называю «счастьем», потому что ничего другого не знаю… или не помню. Эти последние четыре дня – лучшие в моей жизни. В той её части, которая хранится в памяти, разумеется.
Это моё главное и любимое занятие теперь – перебирать в памяти кусочки, где мы вместе, взгляды, слова, прикосновения... Всё это очень странно.
Он называл меня «родной» во время болезни, я помню. Произносил это в те моменты, когда мне было больнее всего, а в его глазах скапливалось слишком много отчаяния. Сейчас, когда моё сознание с каждым днём всё прозрачнее, я часто повторяю это слово про себя.
Родная.
Что оно означает?
Если вернуться на месяцы назад, когда мы впервые очнулись на этом берегу, он был первым, кого я увидела. Так сложились обстоятельства. Но если бы я открыла глаза, и передо мной стояли бы все девятнадцать бедолаг, лишённых памяти во имя эксперимента или телешоу, я бы тоже увидела его первым. И не потому, что он самый высокий и объективно самый красивый человек из всех – есть что-то ещё. Нащупать это «что-то» и сформулировать прежде не виделось возможным, но теперь, после болезни, складывая кусочки воспоминаний, как мозаику, и владея словом «родная», я начинаю осознавать, кто он.
И дело не в легенде про «разорванную пару», которую каждый притягивает за уши в свою хижину, дело в том, что я чувствую, когда мы вместе. Не важно, в ссоре мы или «в поцелуях», если он рядом – мне спокойно. За себя и за него. В равной степени: за себя и за него.
– Вся деревня слышала, как он выл, – внезапно сообщает Рэйчел.
Её голос далёк и от веселья, и от иронии, так привычных ей. В нём тревога.
– Кто?
– Альфа. Я внутрь не входила из-за инфекции. Но ты же меня знаешь – любопытство когда-нибудь точно меня прикончит. Словом, когда Вожак воет, в срубе не усидишь. Ты как будто умерла, когда я заглянула, и уже не в первый раз, со слов Леннона. Альфа выглядел так, будто сошёл с ума. Сдавливал твою грудь, дышал в рот, будто хотел надуть… и, видно, разодрал твою болячку так, что всё твоё лицо было в крови. Да и его тоже… Жуткое зрелище.
Рэйчел задирает руку и указывает на угол своего рта в том месте, где у меня уже отвалилась корка.
Сегодня утром он поцеловал меня с той стороны, где мои губы здоровы, со словами «я с краешку». Это «с краешку» – мой талисман на сегодня. Я бережно храню его на языке, как последнюю карамельку, с которой никак не хочется расставаться.
– Кровь его, конечно, не пугала, – со вздохом заключает Рэйчел, – а вот, смерть – да.
Я ничего из этого не помню.
– Да, – продолжает Рэйчел. – Это действительно было из ряда вон – видеть самого сильного… сломленным. Мы ведь все зависим от него… ну, объективно.
Она снова умолкает, и мне очевидно, что ей нелегко рассказывать. Не такая уж она и циничная, какой хочет казаться.
– В общем, когда я заглянула, он на коленях стоял… и стонал.
Она резко поворачивает голову в мою сторону:
– Выл, как зверь. Если точнее.
Потом снова отворачивается, и, уставившись на море, добавляет.
– Что бы он ни делал, ты не дышала.
Я не знаю, что говорить. Поэтому сообщаю очевидное:
– Сейчас вроде дышу. Значит, у него всё-таки получилось.
Сердце моё бьётся так, будто до этого тонуло, а теперь выбралось на поверхность и не может отдышаться.
Проходит время, прежде чем Рэйчел натягивает улыбку и меняет пластинку:
– В деревне многое переменилось, пока ты болела. А пока выздоравливала, изменилось ещё больше. Угадай, кто объявил тебя ведьмой?
Тут даже гадать не нужно.
– Цыпа?
– Нет, – хохочет Рэйчел.
А я в растерянности.
– Красивая?
– Да уж… Похоже, твой случай безнадёжен. Ни черта ты не разбираешься в людях. Дана! Дана заявила, что «так околдовать парня могла только ведьма». Красивая, как раз, неожиданно выдала разумную мысль: «Что, если он выбрал её, значит, сразу ведьма?»
– А ты что сказала?
– Ничего. В сложившейся ситуации, знаешь ли, когда у Главного поехала крыша, и он ни с кем не разговаривает, никого не слушает, ни о чём не хочет слышать, надеяться на его защиту – это рыть себе могилу.
Тут никто никому не должен. Я помню.
– Люди настроены агрессивно. И не удивительно: в своих бедах и лишениях всегда удобнее обвинить кого-то, найти объект для ненависти. Боюсь, речь уже идёт даже не о травле. Тебя убить хотят, Седьмая. Не все, конечно, но уже многие. И самое страшное – Альфа полностью потерял авторитет. И если бы только он разговаривал с людьми, если бы он не бросил жену, если бы его жена не ждала ребёнка, если бы, и если бы, если бы… Они больше не чувствуют себя защищенными, и поэтому в деревне массовый психоз: "Ведьму на кол”, “Сжечь тварь ", "Освободить Альфу”.
– От чего освободить?
– Ты серьёзно или шутишь? А… это видать, последствия болезни. Напомню: ты украла парня у беременной девушки. И она от горя решила покончить с собой.
– Альфия?!
– Угу. Смотрю, уже лучше соображаешь. Она и заварила весь этот котёл, пока соплеменники слушали, как самый несокрушимый воет. Когда ты всё-таки очухалась, все ждали что он вернётся к жене.
– Жене?
– Не притворяйся, что ты не знала. Все видели, они проводили ночи вместе… хоть и тайком. Он, очевидно, не определился с выбором, но и удовольствие получать хотел. Бог ему судья. Все мы грешные, никто не без недостатков.
Я закрываю лицо рукой – солнце слишком яркое, глаза слезятся.
– В общем, она ушла. Ребята её искали, и не нашли, но обнаружили её футболку, прибитую к берегу в том месте, где мы купались.
– Господи…
– Вот тебе и Господи. После этого все съехали с катушек. Именно после этого. И хотя у тебя совершенно неожиданно нашелся защитник в лице Красивой, её обращение на сторону большинства заняло ровно три секунды: никто не хочет лишиться поддержки из-за тебя. Умник вот тоже сразу выбрал правильную сторону. Нет смысла сопротивляться силе, в несколько раз превосходящую твою, тем более, что она на правильной стороне.
