Разум человека – есть удивительное явление. Это единственное средство взаимодействия с реальностью и управления действиями. Таким образом, разум является единственным средством выживания человека. Аббат Эспер, 1472 год.
***
– Семенов! Пройдите.
Громкоговоритель щелкнул и замолчал. Невысокий человек в тяжелых ботинках и потрепанной куртке поднимается из очереди. Комкая в руках мокрую вязаную шапку, он идет к двери с табличкой. Дверь пропускает его, словно проглатывает. В приемной опять тихо.
Невысокого человека зовут Алексей. Он пришел сюда устраиваться на работу.
Его школьные годы прошли в отчаянных попытках не попасться с невыполненными заданиями вперемешку с прогулами. Экзамены на тройки вытянул кое-как. Выпускной был отмечен с размахом, в маленьком городке потом долго вспоминали похождения выпускников того года. Впрочем, позже забылись и они. Алексей, или просто Лёха, как звали его все вокруг, начал идти по жизни лихо.
Все дороги, как сказал седой старенький директор школы на последней линейке, были открыты. Леха пошел по самой прямой. Пока его бывшие одноклассники начинали карьеру, цепляясь за каждую возможность заработать, он взял и ушел в армию, освободив комнату для личной жизни сестры. Его отправили служить в глухую часть, в которой было украдено все, что можно было украсть и пропито все, что можно было пропить. Вообще-то Лёха с малолетства хотел стать военным. Ему нравилась форма. В школьных мечтах Лёха видел себя в дыму и огне, проходил полосу препятствий, тренировался на стрельбище, в общем, готовился выполнять боевую задачу на оценку не менее, чем «отлично». Почему-то перед глазами вертелась картинка, на которой он стоит израненный и грязный после успешного завершения операции, а седой генерал прикрепляет ему на форму орден. Но боевых задач у его части не было, солдаты были никому не нужны, и все занятия сводились к мытью казармы и наведению порядка на территории части. Единственное, что волновало командование – это чтобы никто не сбежал, и сильно не пьянствовали. Орденов, естественно, тут не выдавали. Примерно через полгода, когда первый шок от попадания в армию прошел, Лёха понял, что реальность очень далека от тех картин, которые он рисовал себе в своем воображении. Весь его боевой запал жизнь погасила грязной водой из ведра и прихлопнула мокрой половой тряпкой.
Подруги у Лёхи не было. До армии была. Одна обещала ждать, лила слезы у него на плече, а на проводах так здорово отдалась по очереди сразу двоим Лёхиным друзьям, что первое же письмо от нее Лёха спустил в унитаз. Хотел приехать поговорить, но потом остыл, и только вздрагивал, когда кто-то произносил ее имя. Потом и это прошло. Больше писем ни от кого не было. Сам он никому никогда не писал.
Вернувшись через два года, он с неприятным удивлением увидел, что вчерашние продавцы продвинулись по карьерной лестнице, а кое-кто уже гоняет на свеженьком автомобиле, пусть даже приобретенном в кредит. Кто-то параллельно с работой учился в институте. Некоторые бывшие одноклассники обзавелись семьями, и по выходным чинно вышагивали в парке, толкая перед собой коляску с малышом. С ними не получалось пообщаться по-старому, по-свойски, пропали ребята. Утонули в пеленках, как говорил Лёха. Шатаясь по знакомым в роскошном дембельском мундире, принося в гости струю перегара и грубоватый армейский юморок, Лёха выдавал очередное едкое рассуждение на тему низкооплачиваемой работы, на которую он никогда бы не пошел. Короче говоря, Лёха всем надоел достаточно быстро. Армейские шутки всем приелись. Школа жизни, учившая его в течение двух лет быть подтянутым и опрятным, научила немного не тому. Да, Лёха мог отлично начистить сапоги и легко выполнить норматив по бегу, мог запросто отмыть до блеска всю квартиру, но здесь это было не нужно. Нужно было иметь чуточку другой склад ума, а именно эту чуточку Лёхе никак не удавалось поймать.
Лёхина сестра в прошлом году вышла замуж. Они с мужем откровенно тяготились его обществом. Нет, молодой муж оказался нормальным парнем, и поговорить есть о чем, и на вид не из этих, модных – так называл их Лёха за покрой штанов и общую манерность. Однако, третьих посиделок подряд он уже не вытерпел, отставил рюмку и пошел что-то там рисовать. Лёха как-то заинтересовался его работой, поглазел на непонятное переплетение линий и уточнил, что это будет по итогу. Потом долго рассуждал, как можно для одного домика делать столько чертежей. Нет бы один, но подробный. Ну, да и ладно, кто их там разберет, инженеров этих. Не от мира сего они.
Тем временем язвительно высмеянные кредиты у бывших друзей выплачивались исправно, зарплаты росли, и ядовитые Лёхины высказывания утратили актуальность. Принимать его перестали совсем, просто считали кем-то вроде местного юродивого, который все знает, но сделать ничего не может. Взамен круг его собеседников пополнился еще одной категорией людей – неопределенного возраста, неопределенных занятий, вечно ищущих денег и компанию. Все они смотрели серьёзно, говорили однообразные тосты, дергали струны гитары, подаренной Лёхе родителями на окончание восьмого класса, и вспоминали девяностые. Каждый, естественно, «отвечал за базар», имел «людей», чтобы в случае чего «подтянуть», и так далее. Девяностые у каждого можно было описать примерно одними и теми же словами, сложенными в одном и том же порядке. Сначала Лёха верил их рассказам о знакомствах в самых высших кругах и принимал все за чистую монету. Пару раз даже для кого-то пытался составить бизнес-план, окрыленный заверениями, что им везде дадут зеленый свет. Но проекты не заканчивались ничем, кроме фраз, что надо еще чуточку подождать и кое-что решить. Потом эти серьёзные люди пропадали, иногда вместе с его, Лёхиными вещами. История со всеми серьёзными людьми закончилась, когда Лёха в пьяной обиде настучал самому серьёзному человеку в городе по физиономии и спустил того с лестницы. Неделю он нервно ждал последствий, потом увидел того человека в забегаловке, выдающей деньги до зарплаты у метро, и что-то понял. Встречи прекратились, гитару оставили в покое.
Постепенно Лёха начал осознавать, что он каждый день приходит домой, где кроме старой кровати, обшарпанного телика, и парочки банок дешевого пива, его, в общем-то, никто и не ждет.
Что ни говори, Лёхе уже тоже очень хотелось остепениться. Получалось с трудом – у него была масса новых знакомых, обижать которых было нельзя. Так пролетали недели. Ночной магазин на первом этаже Лёхиного дома держался на плаву только благодаря его, Лёхиным, ежедневным закупкам спиртного. Деньги, отложенные до армии на машину, таяли. На остаток едва ли кто теперь мог бы продать Лёхе даже нормальный велосипед.
