Алан Гатаев - Выбор Блейка

Пистолет был кислый на вкус, потому что я недавно его чистил. Ствол неприятно упирался в зубы, растягивая челюсти. Я держал его в правой руке, один из пальцев был на курке. От конца меня отделяло только странное чувство незавершенности, будто я забыл выключить утюг.

Что если я действительно недоделал чего-то важного? Я пробежался взглядом по комнате, уцепившись краем глаза за тумбочку. На ней стояла фотография Джессики – моей дочери, которая погибла два года назад. Она попала под машину, потому что я не уследил за ней. Рядом с ее фотографией стояла фотография моих друзей, которые погибли неделю назад, потому что я не смог их вовремя остановить. Символы моего прошлого говорили мне покончить с будущим. И, по всей видимости, единственное, что мне оставалось сделать, – спустить курок и дать маленькому кусочку свинца выполнить свое предназначение.

Моя смерть была бы благом для всех, представлял я. «Возможно, я коммунист», – донеслось откуда-то из глубины в ответ. От этой мысли меня передернуло всего, и я едва удержал указательный палец от непроизвольного фатального сгибания.

Раздался телефонный звонок. Звонил мой адвокат, значит что-то важное – веская причина отложить пистолет в сторону.

– Здравствуй, Артур. Заседание суда послезавтра, в десять часов. Ты обязательно должен явиться. Судья должен убедиться в том, что ты действительно заинтересован в нужном нам результате.

– Послезавтра? Какой сегодня день?

– Сегодня понедельник, – ответил адвокат. – С тобой все нормально?

– Как сказать. Я постараюсь, хотя, возможно, мой приятель сегодня настоит на своем.

– Что за приятель? Я его знаю?

– Возможно. У него довольно известная итальянская фамилия – Беретта. Но он черный.

– Нет, не слышал. Но я советую послушать мои доводы, а с советами друга повременить. Я буду ждать твоего звонка.

Адвокат повесил трубку. Этот парень не зря считался одним из лучших в своем деле. У него получалось быть моим другом, словно ему действительно небезразлично, чем все закончится.

Жена решила уйти от меня после несчастного случая с дочерью. Мучительных два года она сдерживала это свое намерение. Но мне казалось, это было предательством с ее стороны. Все вокруг твердили, что в таких случаях нужно стиснуть зубы и перетерпеть какое-то время, пока все не подстроится под новый ритм. А пока не пройдет обкатка, будут слышны странные звуки и толчки в коробке передач. Да, все именно так. И еще ни в коем случае нельзя жать на полную, или механизм ломается.

Какая примитивная аллегория. И совсем уж примитивный способ выключить мозг – я был одним из многих, кто считал, что сладковатый вкус виски – один из лучших способов не думать о плохом или перестать думать вовсе. Пара часов – и во рту останется только безвкусная каша из прошлого, настоящего и сожалений о грядущем похмелье. Увлекательная дихотомия алкогольного беспамятства и самоубийства.

В какой-то момент, держа пистолет в правой руке, а стакан с виски в левой, я понял, что мне не удастся пить со стволом во рту. А когда я проглотил четвертую рюмку, мне попросту стало лень закусывать дулом, и еще через пару глотков я уснул.

Снова телефонный звонок.

– Блейк, где ты? – это был заместитель старшего агента.

Что я должен был ему ответить? Я чувствовал себя пробежавшим дистанцию марафонцем. А в качестве приза была дикая головная боль. Рядом с кроватью лежали две пустые бутылки виски и бутылка минералки. Многое прояснилось.

– Да, мистер Стоун. Я, похоже, немножко проспал, тяжелый вечер.

– Какой, к черту, проспал? Уже почти два часа дня! Тебя тут полдепартамента ищет. У тебя куча незакрытых запросов. Макмиллан в ярости. Сказал срочно найти тебя.

Я ненавидел Стоуна за глупую привычку сгущать краски. Я знал, что ничего страшного не происходит, а Макмиллан, старший агент, всего лишь поинтересовался, все ли у меня в порядке, когда пришел в свой кабинет минут пять назад. Стоун же в попытке привести меня в тонус вывалил тысячу и одну гипотетическую причину необходимости моего присутствия на рабочем месте, хотя сам прекрасно знал, что несет полнейшую чушь. Все-таки у меня иногда пробегала в голове мысль о том, что он действительно думает о работе, а не злится из-за того, что я в очередной раз проявляю неуважение.

Слишком ты все близко принимаешь к сердцу, хотелось мне ему сказать, но вслух я ответил иначе:

– Да, Стоун, ты прав. Сейчас буду.

Что ж, пока мой друг Беретта не уговорил меня расстаться с прошлым и будущим, я был всего лишь частью бюрократической системы. Правила игры никто не отменял. Я должен был лизнуть потную задницу боссу, чтобы он получил право двигать свои фигурки дальше. Неважно, что после этого мне придется вонзить очередную иголку в куколку вуду своего самолюбия, причинив себе достаточно ощутимую боль.

Здание отдела находилось в десяти кварталах от моей квартиры, поэтому я практически не пользовался автотранспортом и всегда опаздывал. После двух бутылок виски нужно было проветриться и сделать это не торопясь. Тем более что был уже полдень, и, в общем, спешить было некуда.

Я шел по улице, словно на автопилоте, вокруг мелькали десятки незнакомых лиц. Говорят, великие мастера Возрождения так искали образы для своих шедевров. Вглядываясь в лица прохожих, они видели то же, что и я сейчас: радость, печаль, хитрость, желание. Я же мог лишь подметить, что незнакомцы идут на таком же автопилоте, что и я, по протоптанным насквозь тротуарам. Никакого прилива вдохновения я не ощущал.

– Привет, Артур!

Услышав свое имя, я наконец вышел из дорожного транса. Это был Фрэнк. Фрэнк был бомжем. Его место было у коллектора в ста метрах от департамента.

– Привет, Фрэнк. У тебя кофе есть?

– Тебе как обычно? – спросил он тоном сосредоточенного провизора.

– Можно немного покрепче.

Фрэнк посмотрел на меня своими чистыми голубыми глазами и недовольно свел брови, а потом заговорщически ухмыльнулся. Глаза Фрэнка можно было причислить к одному из чудес света. Сколько бы он ни пил, они оставались ясными, склеры были белые, без единого лопнувшего сосуда.

– У меня тут кое-что новенькое, – пропел Фрэнк со слегка отрешенным выражением на лице. – Как раз для такого ценителя, как ты.

Фрэнк повернулся к стене, опустился к потрепанной сумке из коричневой кожи, лежавшей на мостовой, порылся в ней недолго и извлек такой же потрепанный алюминиевый термос и чистый пластиковый стакан. Фрэнк неуклюже открутил крышку термоса, шумно дунул в стакан, после чего стряхнул его и вылил туда из термоса коричневую дымящуюся жижу. Запахло алкоголем и чем-то еще, чем-то южным. Запах был такой сильный, что я на миг перестал слышать Мейн-стрит.