Ледяные порывы северного ветра больно били в лицо. Снежные хлопья застилали глаза. Но страж Дэбэра, суровый, грозный мужик, словно не замечал разбушевавшейся стихии. Настырно пробираясь сквозь бурелом Сумрачного леса, он искренне радовался не на шутку разыгравшейся озлобленной метели, которая заметала отпечатки его сапог, преследующие стража от моста императорской тюрьмы.
Если честно, Саяр сам до конца не верил в происходящее. За всю свою жизнь он не сделал ни одного доброго дела по отношению к чужим ему людям. Ни одного! Если бы кто-нибудь однажды сказал Саяру, что он, рискуя собственной шкурой, попытается вынести из Дэбэра рожденного узницей младенца, страж бы рассмеялся ему в лицо.
Но сейчас Саяру было не до смеха. В руках, словно драгоценную ношу, мужчина нес мешок, в котором на тряпках, снятых с покойников, мирно посапывал младенец. Это просто чудо, что ребенок не проснулся и не закричал в караулке! Тогда бы им точно обоим не жить.
Нет. Он не собирался оставлять мальца себе. План был прост: отдаст мальца повитухе, и дело с концом! Пусть пристроит к какой-нибудь новоиспеченной мамаше. Иначе дитя помрет с голодухи, и тогда поступок Саяра, пожалуй, единственный добрый в жизни, окажется напрасным.
Впрочем, кому он врет? Спасая младенца из Дэбэра, страж руководствовался отнюдь не добротой. Даже здесь, в Катаре, испокон веков существует неписаное правило: долги надо отдавать. А Саяр и вся его семья в неоплатном долгу перед матерью этого заморыша. Но сегодня он сумеет обнулить долг. Если только малец не помрет от холода и голода прежде, чем найдется повитуха.
* * *
Истошные женские вопли. И психованный голос старой повитухи:
– Тужься, я тебе говорю! Тужься, Акраба! Тужься!
Сугробы намело почти под крышу старой покосившейся хижины, затерянной на самой окраине Катара – закрытого поселения каторжников и военнопленных. Возле очага на грязной кровати в родовых муках корчилась молодая женщина. Возможно, еще совсем недавно красивая, но сейчас грязная, беременная, невменяемая от боли. Половину лица уродовали страшные ожоги, правая рука отрублена по локоть.
– Ненавижу! Ненавижу этого выродка, – то и дело скулила она. – Дай мне выпить, Кара! Дай мне порошка! Дай хоть что-нибудь! Я не могу больше… А-а-а-а… – слова превращались в вой.
Стук в дверь, громкий и настойчивый, заставил повитуху оторваться от роженицы.
– Кого еще принесла нелегкая?!
Раздосадованная тяжелыми затяжными родами повитуха распахнула дверь и тут же, охнув, отступила, обнаружив на пороге огромного хмурого стража Дэбэра.
Бородач бросил сумрачный взгляд на извивающуюся в муках роженицу, после чего молча вытащил едва живую от страха повитуху из хижины.
* * *
Путь от столицы Дария, Адейры, до императорской тюрьмы Дэбэр был неблизким и пролегал через Катар – через вечно заснеженный, до пугающего неуютный Катар. Пышно разодетый Верховный Лекарь Бэр, бросив на серебряный поднос последнюю косточку от жареной дичи, вытер белоснежным платком испачканные птичьим жиром губы и тоскливо вздохнул. Еда – единственная отрада в этом нудном путешествии – похоже, подошла к концу, а до Дэбэра еще ехать и ехать. Чтобы убедиться в этом воочию, толстяк выглянул из окна кареты, на дверце которой золотом отливали императорские вензеля. Сплошной серый непролазный Сумрачный лес и бесконечный снег, будь он неладен!
Бэр задернул шторы, поежившись, посильнее закутался в богатый плащ на меховой подкладке. Он терпеть не мог Сумрачный лес, через который шла кратчайшая дорога! Если бы таинственное силовое поле леса не выводило периодически из строя все технические приборы, он добрался бы до Дэбэра и быстрее, и комфортнее – на планолете или флайере. А так приходится по старинке трястись в доисторической коробке, запряженной троицей черных дарэбов, мощных боевых полуконей-полудраконов. Кстати, еще одно существенное неудобство для чувствительного обоняния: дарэбы жутко смердят и одежду после путешествия можно смело выбрасывать. Впрочем… Смрад от дарэбов не шел ни в какое сравнение с «ароматом» горы трупов, которая накопилась в Дэбэре за прошедшую пару недель. Смерть узников и предстояло запротоколировать изнеженному и жеманному толстяку Бэру.
Раньше Верховный Лекарь посещал императорскую тюрьму лишь раз в месяц. Умерших за это время узников складировали в холодном подвале, где они спокойно дожидались его приезда. Но времена, увы, изменились. За решеткой все чаще стали оказываться те, кто еще недавно числился среди приближенных к власти. Причем не одни, а вместе со всей родней.
Чистка. По-другому и не назовешь. Император Дария с завидной педантичностью убирал с пути тех, в ком подозревал хоть каплю крови Древних.
Крови, дающей право на трон соправителя Дарийской империи.
Дэмониону не нужен был соправитель, поэтому количество неугодных ему росло – а Бэру прибавлялось работы. Да еще эта смерть императрицы Арасэли…
– Совсем некстати, совсем некстати, – в который раз пробурчал Бэр, впиваясь задумчивым взглядом в меланхолично заснеженные пейзажи Сумрачного леса. – Совсем озвереет. Как бы каждую неделю в Дэбэр не пришлось приезжать…
Словно в подтверждение невеселых мыслей взгляд Бэра упал на изъеденный зверьем и хищными птицами труп каторжника, чей «смеющийся» оскал впечатлял. Местные, видать, ради шутки насадили его на дорожный шест, привязав к костяшкам рук табличку с надписью «Катар». Получился весьма оригинальный дорожный указатель.