На центральной улице провинциального города «Н», среди разноцветных фасадов неизвестного направления архитектуры и редких, немногочисленных прохожих, прогуливались и вели беседу два молодых человека. Первый – стройный, темноволосый парень с идеально уложенной прической. На его лице красовалась небольшая, но ухоженная эспаньолка. Одет он был просто: белая футболка, джинсы да потрёпанные временем кроссовки. Второй – пухловатый блондин, со средними, слегка растрепанными волосами, больше походящий на старика. Лицо его, как сад, забывший заботу человеческой руки, покрывала небрежная борода, усы же торчали в разные стороны. Его одежда: белая рубашка под серым жилетом, такие же серые брюки и старые тёмно-коричневые ботинки – выглядели хоть и прилично, но довольно поношено. В руках он нёс чёрную кожаную сумку. – Ну, что ты думаешь, Иустин? Оставайся, будет весело! – уговаривал остаться своего друга первый юноша. – Да я бы с радостью, но, видишь, гол как сокол, – со вздохом произнес Иустин. – Да и нахлебником я быть не хочу… Это была лишь часть правды. С собой у него и правда было немного денег, но на счету в банке у него была некоторая сумма, которую он попросту не хотел тратить. – Дружище, ты меня обижаешь! Ты мой гость и тебе не нужно ни за что платить! – воскликнул брюнет и, почесав затылок, произнёс: – Да у меня и у самого денег нет. Меня пригласили, сказав что угощают. Ты не переживай! – По правде, не столько из-за этого я переживаю, друг мой Вульгарис, сколько из-за обещания. Договоренность у меня. Сегодня вечером, в своем городе, мы должны посетить встречу любителей мудрого вместе с другом, – с задумчивым лицом сказал Иустин. – Ой, да ты тысячу раз ещё сходишь в этот свой кружок! Ты ведь не так часто и приезжаешь. Посидим, отдохнем… Ты не думай! – продолжал свои уговоры Вульгарис. – Наверное ты прав… Нужно и отдыхать, успеется ещё! – поддавшись уговорам, ответил Иустин. – Вот и отлично! Посидим, как в старые добрые… Два товарища направились на назначенное друзьями Вульгариса место встречи, лениво беседуя о повседневных делах. Время приближалось к завершению рабочего дня. Улицы, словно водный канал в сезон дождей, всё больше и больше наполнялись людьми и машинами. Этот бурлящий поток непрерывно куда-то спешил, только изредка появлялись в нём неспешно идущие люди, среди которых были и Иустин со своим другом. – Точно, Вул, я тут видел выступление одного человека. Он так хорошо говорил на тему справедливости, одно удовольствие было его слушать. Но вот ответа на то, что есть справедливость, он так и не дал, – прервал разговор про работу Иустин. – Может ты знаешь, что такое справедливость? – Ну, справедливость – это когда государство не обманывает своих граждан! – почти моментально сказал Вульгарис. – Это, конечно, хорошо, но ты не дал ответа на мой вопрос. Ты лишь привёл пример справедливого, но чтобы говорить о справедливом или несправедливом, нужно условиться что есть сама справедливость. – вздохнул Иустин. – Ну да… Ты лучше послушай, как я несправедливость пресек! – увиливая от размышлений, сказал Вульгарис и начал рассказ: – Иду я значит из бара домой и вижу, несколько школьников ломают памятник героям! Ну я и решил, что справедливость должна восторжествовать. Так наподдал им, что мама родная не узнает! – Бог ты мой! И ты это считаешь торжеством справедливости?! Самосуд? – глаза Иустина вспыхнули, но, прокричав это и чуть успокоившись, он продолжил: – Отвечая несправедливостью на несправедливость, ты лишь оскверняешь себя и мешаешь истинной справедливости. В общем то, ты и сам становишься не справедлив, воистину, так считаю я и Платон! – Не знаю, какой Платон что там считает, но тебе я отвечу. А что мне ещё делать? Вызывать полицию? – Вульгарис вопрошающе посмотрел на друга и, дождавшись кивка, продолжил: – Ты же прекрасно знаешь, что полиция и сама зачастую не справедлива. Они готовы закрывать глаза на несправедливость, которую творят богатые и власть имущие. Это ты со своим другом называешь справедливостью? – Так с ходу и не отвечу. Дай мне время подумать… – попросил уходящий в размышления Иустин. – Давай, я пока другу позвоню, – улыбнулся Вульгарис. «Несправедливость людей… Да… Чем я лучше тех сладкоголосых болтунов, треплющихся о справедливости, но не о том, чем она является? Справедливость, что же ты такое? Ничего не идет в голову. Как это делается? Слишком долго я откладывал размышления над чем бы то ни было. Слишком долго я не пользовался этим механизмом, он настолько заржавел и порос мхом, что запустить его просто с ходу кажется чем-то невозможным. Так, не туда я забрёл в своих размышлениях. Справедливость. Если я не могу дать этому слову определение, обратимся к тому, что я считаю справедливым. Уровень специализации человека и то чем должно заниматься человеку. Справедливо, ведь не должно дворнику настраивать станок на заводе, равно как и инженеру мести дворы. Дальше… Награда и соответствие ей выполненной работы как качественно, так и количественно. Тоже подходит, ведь не должно прорабу, направляющему работу строителей, получать меньше их. Как и работнику, выполнившему больше труда, получать меньше своего коллеги, сделавшему меньше. Выходит, справедливость это соответствие чего-то к чему-то? Не очень точное определение. А как определить что с чем соотносить и в каких пропорциях? Моралью? Больше ничего на ум и не приходит. Так и отвечу.» – Справедливость – это соответствие между несколькими критериями, где предметы и пропорции определяются моралью, – после всех размышлений заключил Иустин. – Теперь мне нужно подумать, – медленно произнес Вульгарис и после небольшой паузы ответил: – А если человек не всегда следует морали или он вообще аморален? Впрочем не важно, мы уже пришли. Только не начинай свою демагогию при остальных.
Возле одного из домов с вульгарно-сладким фасадом Вульгарис вдруг остановился и, посмотрев на время, произнёс: – Ждём здесь, он скоро выйдет. Через минуту из дома вышел худой юноша с бледным цветом кожи. На симпатичном лице его прямиком под глазами, словно два лепестка розы, красовались уже даже не мешки, а настоящие синяки. Русые волосы были аккуратно заправлены в пучок, но несколько прядей предательски выбивались из общей массы. Из одежды на нём была черные косуха и узкие штаны, с белоснежными кедами. – Рейкулюс, – сказал незнакомец и протянул руку. – Очень приятно, Иустин, – разглядывая его лицо, пожал он его руку. После рукопожатий Вульгарис задал несколько дежурных вопросов новому спутнику, и беседа продолжилась бы в том же направлении, если бы не предложение Иустина отойти покурить. —Зачем куда-то отходить? Кури тут, – недоуменно спросил Рейкулюс, после чего улыбнулся и продолжил: – А-а-а. Я тебя понял. Пошли. Переулок, ведущий на задворки, с каждым шагом становился всё отвратнее. Чистый вход перетекал в кучи мусора и обшарпанные стены, испещрённые надписями сомнительного содержания. По мере продвижения по переулку, улыбка Рейкулюса сменилась на едва заметный тоскливый взгляд, но как только они оказались в конце пути, улыбка вновь вернулась на его лицо. На выходе из переулка спутников поджидала полная разруха. Повсюду валялись шприцы, бутылки, разлитые по всюду биологические жидкости разного толка и прочие из атрибутов упаднического образа жизни. На стены зданий горько было смотреть. Не то что штукатурка, сами кирпичи на большей части осыпались. Тут и там, словно разбрызганные по полотну неизвестным творцом, гордо занимали своё место мох и плесень. На нижних этажах, вместо окон были железные пластины да решётки, а на этажах повыше целые стекла чередовались с битыми. Иустин достал из сумки табак с трубкой и приступил к набивке. – Что это? – потирая руки спросил Рейкулюс. – Трубочный табак, – не отвлекаясь от своего занятия ответил Иустин. – Понятно, – улыбка сошла с бледного лица, а её место занял едва уловимый грустный взгляд. Заметив перемену в настроении товарища, Вульгарис решил завести беседу: – Недавно передачу смотрел про естественные права. Это такие права человека, которые у нас есть от природы. На жизнь там, на свободу. – Ну и абсурд. От природы человеку даны только естественный отбор и смерть, – продолжая начинять трубку табаком, поддержал беседу Иустин. —Да там много этих прав. Как их там… Там ещё… Равность. Нет, равенство, – запоздало дополнил Рейкулюс. Иустин, закончил забивку и, раскуривая трубку, сказал: – Ещё смешней. Какое у людей равенство? Умственные, физические, да все показатели сильно разнятся от человека к человеку, что я, кстати, считаю прекрасным. Единственное равенство, которое я могу допустить – равенство перед законом. И то в справедливом государстве, – Иустин выпустил струю дыма и передал трубку Рейкулюсу. – Ну, по сути, мы все просто куски мяса, нанизанные на кости, с примерно схожим наполнением, – Рейкулюс затянулся и, закашлявшись, передал свою очередь курить Вульгарису. – Я тоже думаю, что люди должны быть равны. В демократии у людей, как минимум, должно быть равное право голоса, – Вульгарис начал курить трубку, но по нему было видно, что он не привык к такому способу курения. – Можно? – попросил трубку Иустин и, вернув её себе, продолжил: – Отвечу вам обоим. Допустим и куски, но ценность представляем разную. Один может быть безработным алкоголиком, побирающимся на площади, другой же перспективным учёным, разрабатывающим вакцину, которая спасёт сотни тысяч или даже миллионы жизней. Что же до равного голоса, возьмем в пример тех же персонажей в демократическом обществе. Почему худшему должно решать наравне с лучшим? Пускай даже худший – не самый худший и лучший – не самый лучший, – Иустин движением руки предложил покурить сперва Вульгарису, на что тот ответил отказом, потом Рейкулюсу, который, согласившись, сделал затяжку и, вновь раскашлявшись, отдал трубку назад.– Кх-кх. А я вообще считаю, что государства быть не должно! Оно препятствует свободе человека! Ограничивает нас! Люди сами вольны решать свою судьбу, – вдруг что-то вспомнив, вывалил на собеседников Рейкулюс.– Конечно ограничивает. А как иначе? Ведь большая часть людей даже не может решить, чем им заняться в свободное время, а если и найдет чем заняться, то с огромной вероятностью это будет бесполезное, а может даже и вредное занятие. Дав им свободу без ограничений, начнется полный кошмар. Нет дружок, государство нужно и важно, а управлять им должно достойнейшим из нас, – Иустин вздохнул и покачал головой. Рейкулюс посмотрел на Иустина, думая за что бы зацепиться, и спросил: – А как мы определим достойнейших? В этот момент Вульгарис сказал, что ему звонит друг и отошёл чуть поодаль. За это время Иустин обдумал ответ и сказал: – Достойнейшие – это те из нас, кто одновременно справедлив, обладает высоким уровнем специализации в полезных отраслях и отличился заслугами. Из переулка показался пухлый мужчина, одетый в модные, обтягивающие штаны, кофту популярного бренда и чудаковатого вида кроссовки. Легко было бы спутать его с подростком, но его зрелый возраст выдавали морщины и седина, пробивающаяся из каштановых волос, как первый снег на осеннюю землю. – Ну что вы тухнете тут, чуваки? Погнали! – крикнул гость. Иустин вытряхнул полностью истлевший табак из трубки, оставив пепельный след на этой свалке жизни, и компания пошла прочь от туда. – Кстати, Инфант, знакомься, это мой друг, про которого я говорил – Иустин, – представил своего друга Вульгарис. —Очень приятно, – пожали они руки.
