Мы уже целую неделю гостили у сестры в Питере. Позади были Эрмитаж, Петергоф, Кунсткамера и два гигабайта снимков из десятка музеев. Вечером, когда мы планировали завтрашний культпросвет, сестра подкинула нам идею.
– Почему вам не съездить на Валаам? Это удивительное место! Но встать придётся в пять утра, чтобы успеть на электричку.
Сестра была права, это было удивительное место! Мы с сыном гуляли по острову и любовались его первозданной природой. Я никогда не испытывал такого удивительного ощущения, что находишься не на другом конце страны, даже не на острове, а в каком-то другом мире! Волшебном, удивительном, непознанном. Если бы из-за поворота сейчас выехал Илья Муромец на коне, я бы совсем не удивился. Здесь даже воздух был настолько сказочно- опьяняющим, что, присев на какой-то поляне мы уснули с сыном прямо посреди цветов и душистой травы. От скита к скиту мы проходили целый день и решили передохнуть в беседке у дороги. Я зашел под навес и увидел в беседке монаха с длинной бородой и в потёртой рясе.
– Спаси Господи! – кивнул он нам.
– Здравствуйте! – ответил я и рухнул на лавку напротив него. В лице монаха мне показалось что-то знакомое. Он сидел, молча смотрел на меня и где-то в глубине его бороды я увидел еле заметную улыбку.
–Подскажите, в скит Всех Святых мы правильно идём?
– Да, прямо по этой дороге идите, никуда не сворачивайте.
– Спасибо!
– И тебя Спаси Господи Павел!
Сын обернулся и с удивлением посмотрел на монаха от которого услышал моё имя, а у меня холодок пробежал по спине и ноги стали ватными.
Остапчук забежал в класс и с порога крикнул: У нас по русскому новая училка!
–Молодая? – без надежды в голосе грустно спросила Леля Костикова.
– Молодая! – с интригой ответил Остапчук.
Шум в классе сразу стих, из девичьего кубла, сформировавшегося вокруг главной сплетницы Маринки Ионовой, посыпались вопросы.
– Сколько лет? Красивая? Замужем? Ты её видел?
–Красивая! Лет двадцать с чем-то!
– Красивая или симпатичная? – не унималось девичье кубло.
– Сейчас сами увидите! Уже идёт сюда!
Не успел он сесть за свою парту, как в класс вошла красивая девушка, за ней шла директриса, которая деловито, сквозь нас осмотрела помещение класса, парты, стулья и увидев трещину на потолке, нахмурила брови.
–Тишина! – скомандовала она, несмотря на то, что звонка ещё не было, – хочу представить вам нового учителя по русскому языку и литературе! Лариса Дмитриевна Куницына -прошу любить и жаловать!
Обернувшись к учительнице торжественно произнесла: Желаю вам успехов! Это наш самый лучший одиннадцатый Б!
Перед выходом она ещё раз посмотрела на трещину в потолке и удалилась.
– Здравствуйте ребята! Садитесь, – улыбнувшись сказал Лариса Дмитриевна и в это время прозвенел звонок. Она совсем не чувствовала неловкости или страха перед нами. Весь класс внимательно наблюдал за ней, как за какой-то диковинкой. В нашей школе был перебор с пенсионным фондом и молодые училки были большой редкостью. Самая молодая была лет сорока пяти, историчка Елена Владимировна Килёва. «Клёвая» как все её называли. Она была действительно клёвая, с ней было интересно, она не была занудной как остальные преподаватели. Ещё был физрук Виктор Сергеевич, лет тридцати, но для нас он был не учитель, а скорее наставник и тренер, практически старший брат. Около сорока было библиотекаше. Светлая, улыбчивая, маленькая женщина без ума любившая своё дело и единственного сына, который служил в армии. Каждый кто по своей воле или случайно приходил в её библиотеку гарантированно уходил не только с книгой, но и с желанием её прочитать. Ну по-настоящему молодую, тем более двадцати с небольшим лет, мы до этого совсем не видели.
– Новый учебный год, – торжественно произнесла Лариса Дмитриевна, – и у нас новое произведение «Война и мир». Кто-то читал «Войну и мир»?
Класс насторожился и притих.
– Я вам завидую! – прищурив глаза вкрадчиво произнесла училка, – как бы я хотела еще раз пережить знакомство с этим удивительным Толстым.
– Я тоже его кстати знаю, – пробасил Остапчук с заднего ряда, – Толстый- уважаемый человек у нас на районе, три ходки!
Весь класс взорвался смехом.
Лариса Вячеславовна на секунду опешила, а потом взяла себе в руки и улыбнулась.
– Позвольте вам представить Льва Николаевича Толстого, – звонко произнесла Лариса Дмитриевна и повернувшись к доске размашисто написала его имя, – это не менее уважаемый человек, у него тоже были ходки, только на войну- он оборонял Севастополь, но об этом позже. Я рада, что мне, предстоит вам приоткрыть мир этого удивительного человека. Приоткрыть, потому что мир этого гения русской литературы необъятный и каждому самостоятельно нужно его исследовать.
Я сидел заворожённо наблюдал за ней. Она была удивительной! Ее улыбка, ее глаза, ее удивительный голос – я не мог оторваться от нее.
– Не-не-нерожавшая, – послышалось в соседнем ряду. Я повернулся и увидел Яшу Рутберга, который тыкая пальцем в училку, заикаясь повторил, – Нерожавшая. Я осмотрел внимательно фигуру Ларисы Дмитриевны и мысленно согласился с Яшей. В этих вопросах я доверял ему на 100%, он был вторым специалистом в городе по этим делам. Первым специалистом была его мама, заведующая отделением гинекологии.
Справа от меня сидел цыганчонок Алик, я услышал, как он пыхтит и дёргает рукой под партой.
–Ай, какая красавица! – выдохнул он и во мне возникло чувство ревности, я подумал, что он говорит про новую учительницу. Только я развернулся, чтобы влепить ему затрещину, как увидел, что он смотрит на порнографическую карту. Дамой пик была блондинка с большими молочными железами, она томно смотрела на Алика, а тот отвечал ей взаимностью предаваясь рукоблудной страсти, пользуясь тем, что он на задней парте, остальным этого не было видно.
Я мгновенно забыл про Алика и вновь пожирал глазами Ларису Дмитриевну. Она была грациозной и стремительной, как молодая пума. В каждом ее движении кипела жизнь, она наполняла весь класс своей энергией. Казалось голова Льва Николаевича на портрете, который висел на правой стене и смотрел в окно, повернулась к доске, и он с благодарной улыбкой наблюдал за ней. Она так интересно рассказывала, что мои одноклассники, затаив дыхание слушали рассказ о жизни писателя и тоже периодически поглядывали на его портрет. Такого торжества литературы эти стены не видели никогда, казалось, что Гоголь, Пушкин, Достоевский, особенно Достоевский, с какой-то завистью и враждой повернули свои головы и смотрели на портрет Толстого. Пушкин беззвучно говорил: «повезло тебе писака бородатая», «Графоман» добавлял Гоголь, «Любитель крестьянских девок» язвил Достоевский. «Скоро и до нас очередь дойдёт» хором успокаивали они себя.
