В самом начале моей истории была книга, старинная и немного потрепанная по краям, странным образом попавшая ко мне, когда я была совсем мала. В ней были истории о Синдбаде-мореходе, чьи приключения привлекали и пугали одновременно. Помню картинку, на которой хрупкая лодка плыла по обширному океану, а вокруг нее танцевали гигантские рыбы. Величественные и ужасающие, их тени затмевали холодный свет, под которым казались тем, чего я боялась больше всего в жизни, – предвестниками злой участи.
Этот образ породил в моем ребяческом сердце страх, который задал тон всему детству. Я знала, что Синдбад выживает, его смелость и удача были легендарны, но какая-то часть меня все равно отвернулась от героизма, укрывшись в тени неудач, казавшихся мне тогда неизбежными.
Годы шли, я подросла. Мультфильмы заменили книги, а цветные экраны наполнились новыми героями и сюжетами. Однажды, смотря один из них, я увидела могучий пиратский корабль, распластавшийся на поверхности океана под тяжестью собственных сокровищ. И тогда из глубин поднялось чудовище – осьминог, чьи щупальца обхватили корабль и, словно игрушку, подняли к облакам, где тот разлетелся на куски. Тот образ пронзил меня, и я, к своему ужасу, закрыла глаза, не в силах созерцать апокалиптическое зрелище. В самых диких снах что-то огромное и древнее протягивало щупальца к звездам, обещая затянуть всю вселенную в свою пучину.
Даже когда наступила эпоха безмятежности и не было явной угрозы, мое внутреннее беспокойство не позволяло забыть о чудовищах глубины. Релиз фильма про акул заглубил мой страх до необратимости: каждая капля воды казалась подставой, каждое мгновение плавания в ванной или в море напоминало, что нет ничего опаснее неизведанной бездны.
Так я жила – одной ногой в реальном мире, а другой все еще терзаемая образами монстров и разрушенных снов. Вода стала моим испытанием, и какая бы тишина ни окутала ее поверхность, мое воображение всегда будоражили темные вихри, жаждущие затянуть в свою глубину и поглотить навеки.
Однако именно в воде, в этом первобытном зеркале мира, я должна была найти путь к своему Высшему Я и освобождению от кайданов страха, который овладел мной. И неожиданное откровение ожидало меня там, где я менее всего его ждала, – в самом сердце моих опасений.
Подростковый возраст, время перемен и разгар бури чувств, обрушил на меня новое испытание. Те же воды, что раньше бушевали во внешнем мире, теперь вздымались волной моей подсознательной бури, мутной и неудержимой. И вот однажды в водовороте этого хаоса «случился случай». Случай, изменивший мое отношение к ночи и сну, делая их новыми убежищами моего страха.
Та ночь ознаменовалась кошмаром такой силы, что пробудила бы мертвого. Я отчаянно падала в бездну снов, населенную лицами, которые никогда не встречала в реальности, а вместе с ними наваливались неприятные эмоции: гнев, горечь, отчаяние. Каждое утро я просыпалась, озноб шел по коже, а сердце бешено колотилось, словно стремясь вырваться из груди, в попытке убежать от призрачных теней ночи.
Отныне сон стал для меня врагом. Я приняла странный истощающий ритуал: ложась в постель и прокручивая в голове все те же старые сказания и фильмы, я позволяла себе лишь три коротких часа спокойствия – и не более. Как только чувствовала, что сон пытается утянуть меня подальше, я вскакивала, сердце звенело в тревоге, глаза расширялись, готовые к новому кругу бессонницы.
Таков был мой способ борьбы с ночными демонами: поверхностный сон, не погружение, но вечное бдение. Экран телефона или книги – мои часовые, которые бдили вместе со мной. Усталость стала моим постоянным спутником, словно тяжелое одеяло, приглушающее все острые углы реальности.
Друзья замечали мое состояние, беспокоились, уговаривали пообщаться с врачом или хотя бы попробовать найти способ расслабления перед сном. Но они не понимали, что простые решения не могут исправить мой внутренний хаос. Пудинг жизни был подан, и никакие сладкие соусы не могли изменить его вкус.
Мои сны стали лабиринтом из водяных туннелей, где дыхание было тяжелым, а окружение – враждебным. Время от времени я добиралась до ясных омутов покоя и счастья, однако они были редкостью, и таинственным образом эти редкие радостные моменты лишь усиливали мои опасения. Они казались ловушками, изобретенными, чтобы заставить меня отпустить бдительность и позволить кошмарам перехватить меня в полной мере.
Животные инстинкты, те, что шептали о необходимости защиты от хищников, которые таились в темных углах наших примитивных логов, говорили: отдых чреват опасностью. Что-то дикое и страшное обитало в глубинах моего разума, и я знала: если позволю себе спуститься в мутные воды без оглядки, то, возможно, уже не всплыву.
Глава 3. В преддверии тени
Истина в том, что собственное сердце – самый справедливый судья, и именно ему я боялась признаться, что заблудилась в своем мире кошмаров. На моих плечах лежало бремя невысказанного страха, и, хотя мама чувствовала, что со мной что-то происходит, мои уста не раскрывались, чтобы поделиться тем, через что я проходила каждую ночь.
Видя мою отчаянную борьбу, мама недавно нашла убежище в психологии и решила: в своем новообретенном убежище она отыщет ключ к моему спасению. Любовь и надежда подтолкнули ее предложить мне медитацию, нежную и мягкую, как она считала, процедуру, способную разгладить складки моей души.
Так я оказалась в темной комнате, лишь мерный голос из магнитофона заполнял пространство, предлагая невидимую руку помощи. Однако вместо утешения каждое слово отправляло холодные мурашки сквозь мое существование, просверливая путь до самой сути моих ужасов. Там меня и нашло отчаяние, воплощенное в диком рыдании, пронесшемся через стены, заявляя всему миру о моем отказе.
«Нет! Никаких медитаций, никогда!» – кричала я в полной панике. Моя душа наотрез отказывалась встречаться с тем, что скрывалось в безднах моего бессознательного. Слишком велика вероятность столкновения с тем, кто ожидал меня там: пожирателем мыслей, крадущимся во тьме силуэтом.
Мама, перепуганная и обиженная, не знала, как реагировать на такой всплеск эмоций. Я же, в свою очередь, поставила себе запрет на любые попытки расслабления. Стены вокруг меня вырастали все выше, а методы охраны становились все более радикальными. Быть настороже стало моим единственным спасением, а любой шаг в сторону отдыха воспринимался как предательство собственной безопасности.
И все же, невзирая на бурю отказов и замкнутости, частица меня молча кричала о помощи. Какой-то внутренний голос, голос интуиции, такой же тихий и неприметный, как мерцание далекой звезды в безлунной ночи, шептал: ответ может быть именно в том, от чего я бегу. Пространство внутри, сокрытое за слоями страха, могло обладать ключевым знанием или силой какого-то необъяснимого исцеления.
