Приветствую всех, кто так ждал продолжение книги «Халим. В плену у шейха»!
СТРОГО 18+!
Книга содержит сцены насилия, в том числе и сексуального. Альтернативный Восток, как и в первой части. То бишь автор чокнутая, абсолютно оторванная от реальности чудачка. Да, это про меня)
Всех обнимаю!
А. Шерр
***
— Моя прекрасная Райхана, — его тёмные глаза обещают мне муки. А рука, сжимающая запястье, будто стальным прутом, причиняет боль. — Сопротивляться нет смысла.
— Я не хочу, Халим. Не хочу, — закрываю глаза, силясь сдержать слёзы. Чтобы не явить свою слабость тому, кто давно хотел меня сломить. Ему.
— Разве я спрашивал твоего позволения? — мне кажется, что его забавляет моя паника. В этой хищной улыбке сложно что-то разобрать, но удовольствие от происходящего я вижу явственно.
— Однажды ночью я убью тебя! — обещаю, отчаянно веря своим словам. — И лягу спать в твоей крови!
— Однажды ночью ты понесёшь от меня ребёнка. Спать времени у тебя не будет.
Ледяной металл касается пылающей от стыда и обиды кожи, браслет обхватывает предплечье плотными оковами. И снова змея с глазами-камушками, блестящими и опасными. Страшными. Как взгляд Халима в этот момент. Надевает браслет, ставит на мне свою печать.
— Я не хочу уродовать твоё тело татуировками, Райхана. Но если ты ещё раз посмеешь бежать, я выжгу эту змею на твоей коже раскалённым железом, — шепчет мне в лицо, обещая самую страшную кару своим мрачным, жутким взглядом.
Облизываю губы, пытаясь их смочить, но во рту так сухо, словно горячего песка наелась.
— А давай сейчас. Зачем ждать? Тебе ведь нравится причинять мне боль, — голос осипший, простуженный. Понятия не имею, когда успела подхватить грипп. Наверное, это из-за холодной воды, которой меня поливали в том проклятом борделе. Чтобы он трахал чистое тело. Ну, конечно же. Великий эмир Халим эль Хамад ведь не станет пачкаться.
Кривлю губы в злой усмешке, и шейх понимает это по-своему. Хватает меня за лицо одной рукой, а второй – за затылок, и рывком к себе. Лицо к лицу. Так близко, что я чувствую его дыхание. От Халима пахнет кофе и пряностями, а мне ужасно хочется пить. Хоть из грязной лужи, лишь бы утолить эту невыносимую жажду. Жалкая, побитая, измученная, пропахшая его спермой и грубыми поцелуями-укусами. И он, весь такой недосягаемо красивый. Красивый по-восточному. Словно слеплен из чистого золота. Бронзовая кожа, запах баснословно дорогого парфюма и аксессуары, стоимостью, наверное, одного острова. Или двух.
Что?! Что нужно от меня этому человеку?! Этому жестокому чудовищу, решившему однажды, что я должна стать его рабыней?
Впрочем, вопрос глупый. У меня было время, чтобы принять то, что ответа я на него не получу.
— А может, я выжгу на тебе кое-что другое? Как тебе слово «шармута»? Или «собственность шейха Халима эль Хамада»? Что ты выберешь, моя прекрасная пленница? — его голос шипящий, будто у этой змеи, что уже, кажется, снова срослась с моим телом. Тихий, но пронзительней самого громкого крика. Потому что тревожит не только мозг, но и сердце. Мне больно там, в груди. Больно от того, сколько несчастий он мне принёс. Больно от осознания, что я поверила, будто попала в бордель, и даже готова была убить себя, лишь бы моим телом не пользовались, как вещью, а на самом деле это был всего лишь спектакль, чтобы сломить окончательно глупую, наивную дурочку. В общем-то, так ей и надо. Заслужила.
— Шармута? — в этот раз усмешка получается не такой болезненной. Во мне подняла голову гордыня, и она требует сатисфакции за уязвлённые остатки самолюбия. Те, которые он ещё не растоптал своими туфлями из крокодиловой кожи. — Если я шармута для тебя, зачем забрал меня из притона? Неужели пожалел? Ох, или твоя жена не греет твою постель так, как это получалось у меня? — я хочу ударить его, причинить боль, ведь самое болезненное для мужчины – это семья. Однако ему наплевать. Вижу это по ухмылке, наглой и жёсткой.
— Ты не грела мою постель, Райхана. Я тебя в ней трахал. Это разные вещи. Но ты права, мне нравится моя шармута. Моя дикая, строптивая русская блядь, — последнее слово он произносит на моём родном языке. Оно звучит с ужасным акцентом и в разы обиднее, чем было бы, крикни мне так какой-нибудь прохожий дома. — Но такая красивая. Райхана, почему? — спрашивает вдруг с затаённой ненавистью в голосе. — Почему ты такая красивая? Почему пробралась под мою кожу?
— Чтобы тебе покоя не было! Чтобы прочувствовал, как это больно – когда тебя лишают выбора! — выплёвываю яростно ему в лицо злые слова, напрочь игнорируя радостные всполохи внутри. Они слабые пока ещё, потому что я зла. Я невероятно зла на него. Хотя и счастлива от того, что меня на той мерзкой, скрипучей кровати в борделе взял он, а не кто-то из дружков Захида. А последний уже поплатился за то, что со мной сделал. И с другими… Станет ли тем, другим легче? Вряд ли. Но мне станет. Уже стало.
— Тогда и тебе не будет покоя, Райхана. Ты больше не вернёшься домой. Никогда. Ты моя навеки, — бросает он притворно мягко и, схватив меня за ворот абайи, разрывает грубую ткань одним рывком до самого пупка. Абайя падает на пол, а я обхватываю своё обнажённое, избитое тело руками.
Он хмуро рассматривает следы побоев, сжимает челюсти.
— Приведите её в порядок! Вечером я хочу свою шармуту!
— Что за глупая женщина, — разочарованно качает головой Саадат, наблюдая за моими попытками открыть запертую дверь.
— Я хочу уйти отсюда! Слышишь?! Выпусти меня! — колочу по двери кулаками, но меня никто не слышит. Кроме, пожалуй, Саадат и охраны за дверью. Никому до моих визгов нет дела. Они слушаются лишь хозяина.
— Ненавижу вас! Ненавижу вас всех! — мой крик отлетает от стен эхом, и я, разбив руки в кровь и больше не чувствуя боли в костяшках, оседаю на пол. Полы халата распахиваются в стороны, являя взорам все синяки и ссадины, а служанки переглядываются с сочувствием и жалостью. Да, я жалкая. Настолько, что самой мерзко.
Пытаюсь отдышаться, привести мысли в порядок, но они мечутся в голове, словно пчёлы в улье, вызывая мигрень.
— Ну чего ты так разошлась, мм? — Саадат делает знак рукой, и две девушки тут же подхватывают меня под руки. Проводят до дивана, усаживают, как какую-то куклу. Безвольную, связанную по рукам и ногам. Чтобы не сопротивлялась, когда большой мальчик придёт в неё играть.
Его поцелуй чувствую на своих губах до сих пор. Кусаю их аж до крови, пытаясь унять эту жажду. Жажду ощутить на себе его поцелуй снова.
— Он заставил меня поверить… Поверить в то, что меня действительно похитили. Поверить, что меня… Насилует другой. Он намеренно причинил мне боль, — всхлипываю, будто это впервые. Какая я наивная. Думала, он что-то чувствует ко мне. А он просто забавлялся. Как заскучавший зверь играет со своей полуживой добычей.