***
Город спал. Сентябрьский рассвет, осторожный и невнимательный, застрял в верхушках тополей, листва облетела, прикинувшись украшением земли. Прах стремился мимо жизни к праху через обман.
Первый утренний трамвай пустой и холодный, громыхая на стыках изношенным длинным телом, мчался наперегонки с будильниками, отмеряющими чудо сна. Этот механизм своими пружинками и колёсиками был приставлен сторожить время.
Снисхождения и жалости железки не обещали, укорачивая и разрывая без того не целый отдых.
Тысячи разбуженных казённым грохотом людей одинаково вытянули из тепла одеяла руки и, шаря в темноте, на ощупь с привычного места брали часы. Не доверяя глазам, подносили их к самому носу. Хозяин ночи через бесконечное тиканье щедро дарил оставшиеся два часа.
Отмеренную благость забирал жёстко, не соразмерно бодрым будильным звоном уходящего вперёд времени. День рождения, только наоборот.
Голова, заведомо понимая, что осталось совсем чуть – чуть кроватного уюта, мириться с этим произволом не хотела и тихо засыпала, лелея и нежа оставшееся такое личное, своё время.
В самом дальнем углу, за платяным шкафом, в «кресле – кровати» из чешского гарнитура совсем не спал очень счастливый мальчик двадцати двух лет от роду по имени Серёжа.
Через узкую тоненькую щёлочку он тихонько смотрел на беззвучно скользящую по кухне маму. Тихая улыбка освещала юношеское лицо и дарила радость наступающему дню.
Накануне, в огромном актовом зале Института иностранных языков при стечении кафедрального народа ему был вручён Диплом с отличием. За особые успехи в изучении английского и испанского языков, почётная грамота и сертификат переводчика-синхрониста. Из рук ректора, совсем молодого человека с генеральскими погонами, был получен очень важный документ. На фирменном министерском бланке – направление в аспирантуру Кембриджа.
Ректор за тёмными стёклами не пытался скрыть, а просто частично закрывал изуродованную левую половину лица. Страшный ожог лишил его глаза. Кисть левой руки прикрывала высокая кожаная перчатка светло – коричневого цвета. Владлен Юрьевич был военным переводчиком очень высокого ранга.
Серёжа откомандировывался в Лондон сроком на один месяц для оформления документов и составления рабочего плана аспирантуры. Отъезд во вторник, в ночь. Он уже дважды выезжал на рабочую стажировку после третьего и четвёртого курсов в Мадрид и Лондон.
Конец «зашкафной» жизни и трамвайного беспокойства, очень тихо оплакивала мать, рано поседевшая сорокалетняя с небольшим женщина. После трагической смерти мужа она уходила от себя, поднимая сына.
Серёжа совсем не помнил отца. Светлая полоска из-под двери кабинета и тонкая светловолосая женщина, на носочках выходящая с подносом в руках. Это всё, что отпускала память на суд.
Мама и только она была всем для Серёжи. Рос он хрупким, очень застенчивым ребёнком. Мир был поделён на школу и маму, работавшую учителем английского в той же гимназии. В жизни мальчика паритета с окружением не было.
Разговаривали дома они только на английском. Улица, не понимая, отвергала их, сотворя из обычной «недосемьи» иностранцев, в себя не пускала. Особая, скрытая форма отношений с мамой не предполагала проявлений искренности и тормозила нежность, « всё должно быть по – английски».
Мама, пытаясь быть «папой», держала сына на некой дистанции, невольно заставляя Серёжу уходить в себя, без всякой на то нужды.
Взаимное глубокое тепло одиноких не согретых сердец, тщательно скрываемая материнская любовь, подменявшая всё, поглощала принятый порядок вещей. Эта недосказанность изводила обоих, особенно страдала мать, искажённо понимая, скрывая глубоко в сердце неистовую любовь.
Серёжа, проживавший свою первую жизнь, не понимал происходящего, по-собачьи подставлял голову под тёплую материнскую руку и был безумно счастлив, получив свою долю причитавшейся ласки.
Время мчалось вперёд, не оглядываясь, а жизнь обычных людей стояла на месте, совершенно ничего не обещая, упрощение было нормой, как сигарета в двенадцать и пиво в четырнадцать лет. Большинство человечьих языков было черно от мата, примитив становился пугающе воинственным.
Обитание за шкафом и рядом с голосом мамы, постепенно формировало очень незащищённого человека с маминой спиной за худенькими плечами.
***
Многое изменилось после начала обучения в вузе. Факультет военного перевода открывал жизнь с неожиданной стороны. Обязательное по программе «дзюдо» сформировало крепкого парня с тонким лицом и ранимой душой матери.
Из шестимесячной стажировки в Лондоне Серёжа привёз удивительную книгу, открывшую его второе «я». Это была купленная на сэкономленные командировочные энциклопедия Брэма «Жизнь животных», подарочное издание на английском языке.
Восемьсот страниц огромного, размером с небольшой чемодан тома, едва пропустили через таможню. Прекрасные иллюстрации с очень живым сопровождением поражали своей основательной достоверностью. Погружение в иллюзорный мир было абсолютным.
Обратная дорога бесконечно радовала приближением к дому, милой маме. Столь длительная разлука совершенно перекроила его восприятие мамы. Годами не проявлявшаяся нежность разрывала сердце Серёжи горячим теплом невысказанной любви.
***
Стояние перед дверью в неурочное утреннее время нарушила соседка. Недоумение было сломано буднично и просто. Маму увезли на «скорой» три дня назад.
Сердце ёкнуло, но ничего не подсказало. Святая надёжность мамы, её тёплая, твёрдая рука просто случайно оказались в другом месте. Совсем скоро, уже через чуть-чуть они встретятся и всё будет по- прежнему.
Мутная тревога посетила Сережу только в пустынном больничном коридоре.
Постаревшая, неузнаваемая мама встретила сына на больничной кровати. Под казённым больничным одеялом совсем не оказалось тела. Апельсин на тумбочке почернел и высох.
– Дождалась -, пробормотала соседка справа.
Инсульт исказил родное лицо, отнял речь и обездвижил пожелтевшие беспомощные руки. Казалось, доброе и мудрое, запущенное ими в мир, отобрало у них само право на жизнь в этом мире. Лишь огромные глаза остались для любви и выражения тепла. Слёзы не пришли. Ясность материнского света грела Серёжу сухо и светло.
Ночи не было, просто явилась смерть и навела свой навечный порядок. Покой и запоздалое примирение с миром упростило лицо, убрало ранние морщины со лба, освободило углы рта. Мама исчезла из этого неправедного мира на второй день после возвращения своего ребёнка из благополучия и устроенности, а также иного уклада жизни.
Поддерживающая её существование пуповина порвалась с отъездом сына в первый день. Жизни в обычном понимании не стало, сплошное ожидание сломало её сущность и зародило калечащую болезнь в голове.
