Пролог:
В комнате темно. Очень темно. Всегда темно. В этой комнате нет окон и всего одна дверь, запираемая не мной. Непроглядная тьма. Пугающая для тех, кто оказывался здесь впервые, и комфортная безопасная для меня. В этой комнате всегда тихо, за исключением тех дней, когда у нас бывают гости. Я не люблю гостей, они громко кричат и всегда о чем-то просят. Мне это не нравится, меня это злит. Люди приносят с собой много шума, хаоса, грязи и вони, которую потом приходится смывать, соскабливать со стен и пола. Я люблю тишину, стерильность, темноту и одиночество.
Но сегодня мой покой нарушен. Моя нетронутая территория запятнана чужими следами, запахами, слезами, раздражающими всхлипываниями, похожими на скулеж раненного животного.
{Сегодня нас здесь двое.}
Я неподвижно стою в углу, лицом к стене, чутко улавливая малейшие колебания воздуха и вибрации звука.
— Здесь кто-то есть? — тонкий срывающийся на плач голос режет слух, впивается в барабанные перепонки острыми вращающимися иглами. — Я слышу, как ты дышишь! — уже без слез настойчиво повторяет высокий звонкий голос. {Это невозможно. Меня нельзя услышать.}
— Почему ты стоишь в углу? — еще один вопрос, приносящий сумятицу в мысли. {Это невозможно. Меня нельзя увидеть.}
— Тебя наказали? — раздражающий объект не сдается. Я слышу шорох одежды и звук неуверенных легких шагов, направляющихся в мою сторону. Осторожных шагов, обходящих стол и расставленные вокруг него стулья, неумолимо сокращая расстояние между нами. Я ощущаю прикованный к своей спине пристальный взгляд. Внимательный, любопытный, изучающий. Он заставляет меня нервничать, искать причины, объяснения. Я растерян, что мое надежное укрытие раскрыто. В комнате без окон угол является плотным соединением теней, густой концентрацией тьмы. Только я способен смотреть сквозь нее.
— Тебе тоже страшно? — робкий шепот раздается совсем близко. Я медленно оборачиваюсь, втягивая приторно-сладкий запах шоколада и ванили. Взгляд выхватывает из темноты маленькое существо в голубом платье и белых колготках, разорванных на коленках. Я умею различать оттенки, даже когда все вокруг объято тьмой. Голубой, как и белый — самые нелюбимые мной цвета.
И она мне не нравится, слишком шумная, звонкая, непонятная слишком неподходящая моей темной тихой комнате. Она — это девочка, совсем ребёнок. Босая, напуганная, маленькая. Белокурые волосы, по-детски пухлое лицо и сосредоточенный недетский взгляд. Задрав голову, она смотрит мне прямо в глаза и не боится. Меня не боится. Девочку пугаю не я, а то, что привело ее сюда.
— Ты знаешь, где Руби? — со слезами в голосе спрашивает нарушитель моего единения с тишиной. Я отвечаю не сразу, увлекшись рассматриванием странного ребенка. До нее здесь никогда не было детей.
— Руби?
— Моя сестра, — поясняет девочка и начинает быстро тараторить. Мое звуковое восприятие едва успевает за ней, потому что не привык слышать так много слов подряд. — Мы ехали за город, и я уснула на заднем сиденье. А потом оказалась в этой комнате, с тобой. Это не ты принес меня сюда?
— Не я, — отвечаю твердо, без запинки, озадаченно рассматривая ребенка.
— Ты знаешь, где Руби? — сдавленно повторяет напуганное создание.
— Не здесь, — коротко бросаю я, чувствуя прилив раздражения. Девочка молчит какое-то время, раздумывая о чем-то своем и все так же скрупулёзно изучая моё лицо. Потом неуверенно кивает, отступая назад, и садится на стул, даже не обернувшись. Как и когда она успела запомнить расположение мебели?
— Ты отвезешь меня домой? — вытирает грязным рукавом мокрые глаза, оставляя на щеках грязные разводы. Это выглядит неправильно, неэстэтично, сводя на нет все очарование удивительного контраста светлых растрепавшихся косичек и огромных очень темных глаз. Дети должны быть чистыми, аккуратными. Когда я был маленьким, отец приходил в неистовство, если замечал, что моя одежда испачкана или не убрана комната. Он научил меня ценить чистоту. Соблюдать порядок — важно. Если вокруг тебя грязь, то ты пропитываешься ею, позволяешь нечистотам проникнуть внутрь, запятнать, завладеть, поглотить.
Я протягиваю ребенку ослепительно-белый платок, находящийся всегда при мне.
— Вытри лицо, — строго требую я, копируя отцовские интонации. Она берет квадратный лоскут ткани маленькими испачканными пальцами.
— Спасибо, — слышу в ответ искреннюю благодарность. — Ты можешь включить свет?
— Могу, — киваю я. — Но не хочу.
Она замолкает, обдумывая мои слова. Трёт ладошки, пахнет конфетами и совсем не плачет. Не забивается в ужасе в угол, не зовет на помощь, не умоляет отпустить ее. Она задает вопросы, видит в темноте и слышит, как я дышу. Она ведет себя совсем не так, как другие гости. Может потому что она - ребенок? Или потому что мы здесь одни?
Девочка снова начинает мне нравиться, несмотря на навязчивый запах, пропитавший небольшое пространство комнаты. Сладости я не выношу с детства. Конфеты оставляют липкую грязь на пальцах, липкий вкус во рту.
— Меня зовут Шерил, мне шесть. Я хожу в младшую школу. Мечтаю писать сказки или вести ток-шоу, — снова начинает тараторить незваная гостья, тщательно вытирая лицо и убирая платок в карман. — Ты любишь читать?
— Да. Здесь много книг.
— Ты читаешь их в темноте?
— Иногда я включаю свет.
— А ток-шоу любишь?
— У меня нет телевизора.
— Жалко. Как можно жить без телевизора? — искренне удивляется Шерил. Мне нравится, как звучит ее имя, словно перекатывается на языке. Если бы у меня была кошка, я бы назвал ее Шерри. Но животные, как и гости, несут в себе грязь и вонь.
— Ток-шоу — это очень интересно, — возбужденно продолжает Шерил. — Я могу тебе рассказать. Вот вчера показывали…
— Замолчи! — резко обрываю я, когда от детской болтовни у меня начинает закипать мозг. Мне хочется закрыть ладонями уши и отвернуться, но получается сдержать порыв. Мне интересно. Я удивлен. Мой покой нарушен.
— Ты не любишь разговаривать? — после непродолжительной паузы притихшим голосом спрашивает Шерил.
— Нет, — давление в висках нарастает, вызывая болезненную гримасу, которая совершенно не отталкивает и не пугает шумную незваную гостью.
— А шоколад любишь? — девчонка выкладывает на стол нераспакованный сникерс. — У меня есть. Хочешь, я угощу? Мне не жалко. Я один съела по дороге. — меня передёргивает от отвращения. Шерил замечает и прячет угощение в карман платья.
— Я не ем шоколад, — отрицательно качаю головой, раздумывая, как бы заставить ее заткнуться.
— Ты же не собираешься съесть меня? Я тут не для этого?
— Конечно нет, — я хмурюсь, глядя на обеспокоенное лицо ребенка. Я не выношу людей, испытываю к ним отвращение. Зачем мне их есть? Шерил облегчённо вздыхает, откидываясь на спинку стула и болтая ногой.
