На московский стадион «Локомотив» ветеран спортивной журналистики Юрий Сергеевич Глазов, седой, среднего роста, худощавый с морщинистым лицом, пятидесяти семи лет от роду, прибыл по обыкновению задолго до начала футбольного матча между хозяевами стадиона и питерским «Зенитом». Стадион только начинал заполняться болельщиками и был ещё почти пуст. Стояла типичная для начала октября погода. День был пасмурный, с неба то и дело накрапывал мелкий дождик.
Юрий Сергеевич огляделся. Ложа прессы была тоже почти пуста, лишь чуть выше него сидел темноволосый с проседью человек в возрасте за сорок. Знавший многих представителей своего цеха, Глазов удивлённо подумал, что этого человека он видит впервые. Тот глядел на поле, где разминались футболисты и думал о чём-то своём.
«Интересно, – подумал Юрий Сергеевич, – какое отношение он имеет к футболу и почему он здесь, в ложе прессы?»
Незнакомец достал бинокль и стал внимательно разглядывать игроков на поле.
«А, наверное, это скаут какого-нибудь зарубежного клуба, и его интересует кто-то из наших футболистов, – решил про себя Глазов, – интересно бы узнать, какой клуб он представляет и кто из игроков его интересует».
Тогда, в начале двухтысячных годов, московский «Локомотив» был одним из лидеров российского футбола. Тогда же начала восходить звезда питерского «Зенита», в составе которого появились молодые талантливые воспитанники, потому присутствие скаутов зарубежных клубов на играх этих команд считалось вполне естественным явлением.
Поднявшись со своего кресла, Юрий Сергеевич подошёл к незнакомцу:
– Извините, не одолжите ли на минуту бинокль? Мне надо посмотреть, на поле Х. или всё ещё травму залечивает.
– Пожалуйста, – незнакомец подал бинокль Глазову, глянув на того без тени неудовольствия, даже довольно приветливо. – Я его на поле не вижу.
– Да. Нет его. Значит, ещё в лазарете. Благодарю, и ещё раз извините за беспокойство, – улыбнувшись, сказал Юрий Сергеевич, возвращая бинокль хозяину. – А вы тоже журналист?
– Нет, я по другой части, – ответил незнакомец, улыбнувшись.
– Наверное, кого-нибудь из игроков просматриваете? – не унимался Глазов.
– Да. Я представляю известный европейский клуб, и меня действительно интересует кое-кто из футболистов на поле, – ответил хозяин бинокля.
– А кто, если не секрет? – спросил Юрий Сергеевич. – И что за клуб вы представляете?
– Извините, но я не могу вам сказать больше того, что сказал.
– Понимаю, – улыбнулся Глазов, и вдруг лицо незнакомца ему показалось знакомым. Где-то он уже видел его, только это было давненько.
– А вы сами играли в футбол? – спросил он.
– Да, играл когда-то, – ответил тот и задумался.
Юрию Сергеевичу вдруг захотелось разговорить собеседника и узнать о нём больше. Какое-то чутьё репортёра подсказывало ему, что этот незнакомец с очень интересной футбольной судьбой.
– А вы не могли бы рассказать о себе? Чувствую, повидали вы немало на своём веку. Вы русский?
– Да, я русский, но моя карьера футболиста прошла в другой стране, да и жизнь тоже. Хорошо, я согласен рассказать вам о себе.
Матч между московским «Локомотивом и «Зенитом» из Санкт-Петербурга выдался интересным и упорным. В итоге, на табло красовались цифры: один – один. Боевая ничья.
Сделав пометки в своём репортёрском блокноте и убрав его в карман куртки, Глазов вновь подошёл к незнакомцу и предложил заехать в известное ему небольшое и уютное кафе, где не раз брал интервью у игроков и тренеров. Незнакомец согласился, и они направились к выходу со стадиона.
– Да, я русский, – начал незнакомец свой рассказ. – Родился в небольшом городке Калужской области. Учился в школе, занимался в секции футбола, куда привёл меня отец в семилетнем возрасте. Когда мне было пятнадцать лет, мой тренер порекомендовал меня своему приятелю, работавшему тренером в Московской Футбольной Школе Молодёжи (ФШМ). После просмотра, я был зачислен туда и переехал в Москву. Мама поначалу была против, жалко ведь отправлять ребёнка одного в другой город, но отец настоял, и она, скрепя сердце и пролив немало слёз, согласилась.
Жил и учился я в интернате, постепенно привыкая к самостоятельности. Конечно, поначалу было тяжело и одиноко, но вскоре сдружился с однокашниками, и жизнь стала намного веселее. Да и родители навещали меня часто, заваливая домашней снедью. Занимаясь в ФШМ, мы постоянно играли во всевозможных турнирах. Некоторых игроков стали вызывать в юношескую сборную Союза. Попал в их число и я. Через пару лет меня пригласили в дублирующий состав московского «Торпедо», и это был один из счастливейших моментов в моей жизни. В дубле «Торпедо» тоже всё складывалось удачно, и меня стали привлекать к тренировкам с основным составом. Наконец, я был заявлен за основной состав и начал выходить на замену в играх чемпионата СССР…
Тут Глазов вдруг вспомнил, как совсем молодым репорёром поехал освещать международный юношеский турнир с участием сборной СССР, проходивший во Франции. Наша команда тогда выиграла этот турнир, и лучшим игроком был признан… Он взглянул на собеседника и спросил, назвав фамилию:
– Это вы?
– Да, это я, – ответил тот.
– А я ведь удивлялся, куда же вы пропали тогда, ведь такие надежды подавали? Некоторые говорили про вас, спился, мол. Были ведь такие примеры в то время, впрочем, и сейчас бывают.
– Нет, я не спился, а ушёл в тысяча девятьсот семьдесят пятом году по призыву служить в Советскую Армию.
– Но почему же не попали в армейскую футбольную команду? Почти в каждой области были всевозможные СКА и «Динамо». Да, наконец, почему же в московские команды не попали?
– Да вот молодой был, дурной.
Патриот «Торпедо». Со мной говорили и те, и другие, но я – ни в какую. Вот и поехал служить в действующую часть.
– А куда, если не секрет?
– В ГДР. Там, конечно, тоже была футбольная команда, и я играл за неё. Мы участвовали в различных соревнованиях войсковых команд и товарищеских играх с местными немецкими командами, так что строевой службы мне толком испытать не довелось. Так прошло полтора года, и тут случилось то, что в корне перевернуло мою жизнь, и судьба моя вошла в иное русло.
Я получил известие, что мои родители погибли в автокатастрофе. Во мне как будто что-то оборвалось, я попал в какой-то ступор и всё, что было рядом, потеряло для меня всякое значение. Я рвался туда, домой. Мне обязаны были предоставить отпуск, это было предусмотрено законом. Но отцы-командиры говорили о предстоящем финальном матче на Кубок, и ничего их более не интересовало.
После слов моего командира о том, что родителей моих не вернуть, и я должен думать о финальной игре на Кубок, я сорвался и избил его, сломав ему челюсть. За это полагалась тюрьма, если не трибунал. Не знаю точно. Сразу пришло решение – бежать. Мои друзья помогли мне покинуть пределы войсковой части в грузовике, вывозящем мусор. В Берлине у меня среди немцев были приятели – футболисты местной команды, с которой мы частенько играли товарищеские матчи. У некоторых из них я бывал в гостях, находясь в увольнительной. В школах ГДР тогда изучали русский язык, и многие могли как-то изъясняться на нём, поэтому проблем в общении у нас не возникало. Вот к ним-то я бросился с просьбой, спрятать меня, так как сразу же после моего побега начались усиленные поиски. Высокий, рыжеватый парень Курт, вратарь футбольной команды, которому я забил немало голов в наших матчах, предложил мне попытаться перейти границу в Западный Берлин. Ему были известны несколько способов удачного перехода, и он рассказал мне о них. Подкоп под Берлинскую стену, конечно же, отпадал. Наиболее приемлемым был способ переброски меня в автомобиле.
