Июнь поплыл над разомлевшей землей.
Охваченная истомой природа разнежилась, расслабилась и радостно отдалась во власть жаркого солнца, едва дождавшегося своей очереди.
Да и то сказать… Май, оказавшийся дождливым и пасмурным, так огорчил сельских жителей, что они, удрученные задержавшимся где-то теплом, уже опять стали топить печи и, обескураженно вздыхая, бродили в резиновых сапогах по затопленным водой садовым участкам.
Но не зря говорят, что терпеливому всегда воздастся.
Первого июня мир перевернулся…
С раннего утра обомлевшие от неожиданности люди обнаружили невозможно высокое небо, полное чистейшей лазури. Горизонт, невидимый из-за хмари в последние дни, растекся длинной ровной межой, за которой, чудилось, царствует бесконечность.
Что тут началось! Ошалевшие от этой благодати птицы впали в песенный экстаз и с рассвета заливали едва очнувшийся мир радостными трелями.
Степанида, выйдя на крыльцо с подойником, перекрестилась куда-то на восток.
– Слава тебе, господи! Лето пришло. Наконец-то!
Привычные будничные дела пошли своим чередом.
Подоткнув подол платья, женщина, шлепая старыми туфлями со стоптанными задниками, отнесла подойник в летнюю кухню, уже отмытую и обжитую после долгой зимней спячки. Прошла в курятник, где бдительный красноголовый петух тут же озабоченно встрепенулся, засуетился и хрипло вскрикнул, вызвав этим стихийный куриный переполох.
Насыпав курам просо, Степанида заторопилась в хлев, где в небольшом закутке похрюкивала парочка розовых крошечных поросят, дней десять назад купленных у местного фермера. Полюбовавшись на молодняк, Степанида налила им теплой водички и, взяв вилы, торопливо накидала соломы на пол в стойло корове, которая с рассветом уже ушла в стадо.
День, наполненный заботами, проблемами и неотложными сельскими делами, покатился…
Степаниде месяц назад исполнилось сорок три. Она страшно не любила эту расхожую фразу, что в сорок лет жизнь только начинается, но и в свои сорок три все же не считала себя старухой, хотя на что-то новое совсем не надеялась. Да и не до мечтаний сейчас было…
В Заречном ее величали по-разному. Так бывает, ведь сколько людей, столько мнений, мыслей и прозвищ. Это, как говорится, кто во что горазд: кто-то ласково звал ее Стешенькой, кто-то официально – Степанидой Сергеевной, но чаще окликали привычно, по-деревенски, Стешкой или просто Степанидой.
Статная, фигуристая, сильная, красивая и очень самостоятельная, она всегда привлекала мужчин, но, по иронии судьбы, век коротала одна.
Соседки же, охочие до сплетен да зависти, относились к ней по-разному. Кто-то побаивался и сторонился, опасаясь ее крутого нрава и умения постоять за себя, другие, напротив, любили за невероятное чувство справедливости, за умение вовремя прийти на помощь и от души посмеяться.
Но все, без исключения, жители села сходились в одном: Степанида – баба толковая, порядочная и честная. Мыслит здраво, судит по совести и первой протягивает руку.
А еще Степанида отличалась от местных баб удивительной смелостью. Ее смелость, правда, не имела ничего общего с бесшабашностью, беспечностью или безрассудством. Стешкина смелость была сродни мужеству, отчаянной удали и лихому душевному размаху.
Каждый в селе помнил, как во время пожара в коровнике она, не моргнув, шагнула в огонь, где билась в страхе стельная корова Зорька. Тогда даже бывалые мужики, всякого в жизни повидавшие, замерли в ужасе, а подруга ее Катерина отчаянно заголосила, зажмурившись и схватившись за сердце. Но Степанида, накрыв голову мокрой попоной, не только сама вышла из огня, но и Зорьку, тревожно мычащую, вывела за собой.
И еще помнили местные старожилы, как Степанида, будучи совсем девчонкой, кинулась в реку на помощь тонущему мальцу лет четырех…
В тот день пекло стояло адское. Солнце, будто раскаленная сковорода, пылало жаром, и липкий горячий зной плыл по деревне, сгоняя всех к реке, где в низине, поросшей камышом, рогозом и осокой, еще можно было дышать.
Малышня, хохоча и толкая друг друга, прыгала с мостков в реку. А те, что постарше, соревновались, добираясь до крохотного островка посередине реки вплавь. Разомлевшие от жары бабы раскинули свои уставшие тела на горячем песке и не заметили, как один из мальцов забрался в лодку и, оттолкнув ее от берега, быстро оказался на опасной глубине.
У каждой реки есть свои омуты и водовороты, и, хотя в этом месте река несла свои тяжелые воды спокойно и величаво, женщины, спохватившись, закричали, забегали, загалдели. Мальчонка, услыхав эти вопли, растерялся, неловко наклонился и, потеряв спасительное равновесие, рухнул из лодки в темную воду.
Что тут началось! Перепуганные бабы подняли истошный вой. Подростки, купающиеся у берега, тоже засуетились, старики, греющие свои косточки, заохали, завопили. Паника охватила даже самых стойких.
Мужики, работающие в поле рядом, и добежать-то не успели, как тринадцатилетняя Стешка, даже не скинув сарафан, выскочила на мостки, изогнулась дугой, словно птица в полете, и стремительно нырнула в воду. Доплыла, лихорадочно размахивая руками, до лодки, набрала воздуха в легкие и, поднырнув под посудину, подхватила уже наглотавшегося воды мальчугана. Подтянув его к себе, она, собрав все силы, барахталась в воде до тех пор, пока мужчины, прибежавшие на крик, подплыли к ним и вытащили их обоих, уже совсем обессиленных, из реки.
Степанида всегда была особенной. Она казалась нездешней, редкостной птицей в стае воробьев да галок.
– Ох, и хороша баба, наша Стешка, – прищелкивали языком да ласково кивали ей вслед старушки на завалинке.
– До чего ладная дочка у Галины!
– Хороша да заносчива! Ишь, плывет, будто царица!
– Что ты понимаешь? Не царица, а лебедь. Чистая у нее душа.
– Душа-то чистая, а счастья нет. Вековуха, что тут скажешь…
В общем, все в селе сходились на том, что Стешке, несмотря на все ее плюсы, бог почему-то счастья не дал.
Пересудов, особенно по молодости, было много. Чесали люди языками, переливали из пустого в порожнее, болтали всякое. Но бабское пустословие Степаниду не то что не волновало, но не особо трогало даже тогда, в молодости, а уж теперь, спустя столько лет, вообще не беспокоило. Она считала, что каждому – свое, да и на всякий рот не повесишь замок. Пусть себе развлекаются. Людская молва тоже не вечна, поговорят и перестанут.
