«Я давно обратил внимание на эту женщину, ее сложно было не заметить: огненно рыжие волосы разбавляли такой яркой аурой любой день, что надо было быть слепым, чтобы игнорировать их великолепие. И равнодушным, чтобы отказать себе в удовольствии наслаждаться их беспечным присутствием в пейзажах нашей длинной улицы. Шапки она никогда не носила.
Ее волосы были рассыпаны по плечам огненными спиральками настолько идеальной формы, словно кто-то сделал их на заказ, и тщательно отполировал до блеска каждый волосок… Уж не могу судить, от природы ли ей досталось такое богатство, но пользоваться им она умела. От того, думаю, и не носила головных уборов в холодные сезоны года.
В летние солнечные дни лучи солнца так задорно играли в легких кудрях и разбегались маленькими светлячками в теплом воздухе, что от нее невозможно было оторвать взгляда. В непогоду весны и осени волосы зажигали душу, как ленивые язычки пламени из уютного камина, и становилось все равно на унылый ветер и дождь. А знаете, как чарующе выглядели локоны посреди зимнего промозглого дня?
Такие дни часто выпадают среди зимы: без аккомпанемента метели, и белых сугробов, густо насаженных на землю обильным снегопадом. Тогда взгляду не за что зацепиться, и он впивается острыми колючками в душу. Уныло и проникновенно. От того, что природа не вдохновляет его атмосферой зимней сказки.
Представьте себе прохожих, которые торопятся в свои равнодушные офисы, школы, детские сады, бездумно бегут разогревать машины… Кутаются в теплые шарфы, и прячут лица от холодного ветра так, что и глаз не видать. Они так проникновенно суетятся, как будто проживают последние секунды своей жизни, а бездействие и расслабленность кажутся им непозволительной роскошью.
Это было не про нее, ее глаза и улыбка всегда сияли так, словно она была еще совсем ребенком. Маленькой озорной девочкой, которой не терпелось познать мир во всей его красоте, и от того ей было необходимо трогать и пристально разглядывать все, что ее окружало. И рыжеволосая женщина цеплялась за такие подарки природы, словно очень боялась повзрослеть…
По ночам на крыше ее мансарды часто образовывались крупные прозрачные сосульки. Наверное, почти все взрослые рано или поздно вспоминают как это здорово – облизывать сосульки, будто самое вкусное в мире лакомство, но потом обречённо отгоняют шальные мысли и идут себе дальше. По своим серьезным взрослым делам…
Она никогда не проходила мимо, словно ей было некуда спешить. Осторожно отламывала длинные ледяные наросты, зажмуривалась и подносила ко рту. А потом с удовольствием хрустела. Клянусь, я слышал этот хруст даже через свое окно!
И видел, как уныло сворачивались ее худенькие плечики, если сосулек она не находила. В такие дни природа обильно посыпала ее прекрасные золотые волосы снежинками, и снежинки блестели на них, как крошки сахарной пудры на румяном пироге.
А рыжеволосая женщина с благодарностью подставляла небу лицо и проникновенно слизывала снежинки с блестящих алых губ.
Со временем это превратилось в мой ежедневный утренний ритуал – я просыпался, принимал душ, готовил тосты, варил кофе и садился у окна. Я даже перестал убирать с подоконника сахарницу и горчицу и пододвинул к нему рабочий стол.
Рыжеволосая женщина выходила из дома в одно и то же время, и я любовался ее волосами, и ее легкими невинными движениями. Но больше всего меня восхищало в ней то, что она никогда никуда не торопилась…
Мягко сияла волосами и вдумывалась в каждый свой шаг, а глаза тем временем искали что-то необычное и интересное. Я ни разу не видел, чтобы она шла, уткнувшись глазами в дорогу и не поворачивала головы, занятая собственными мыслями. Не думаю, что у нее совсем не было мыслей, скорее всего, она просто отпускала их на свободу. А не кормила ими рассудок, как обычно делают люди…
Она переехала в соседний дом несколько лет назад, но мы не были знакомы, и вовсе не потому, что не представилось подходящего случая. Я мог узнать ее имя миллион раз, но при каждой возможности заговорить с ней, у меня не получалось сделать ни шага, тем более, что-то сказать…
Ее волосы так завораживали, что я каменел, как бессильный воин под едким взглядом медузы Горгоны. Так я ее и прозвал «Золотая Горгона».
Даже и не вспомню, когда впервые решил написать ее портрет… Художнику иногда требуется время, чтобы созреть до образа, а потом он не в силах остановиться, образ обретает собственную оболочку и будто бы живет сам по себе, и питается вдохновением автора, высасывая его до последней капли… Остается лишь терпеливо наблюдать и печатлеть на холсте важные минуты его жизни.
Только не подумайте, что я безумный художник, который влюбился в незнакомую рыжеволосую женщину и совсем слетел с катушек… Рисование моя любимая страсть с самого детства, правда, стать профессиональным художником у меня не сложилось. Но сложилось стать хорошим юристом.
Просто, в суете дней, насыщенных людьми, судебными задачами и мирскими проблемами, она стала такими редкими моментами ничем не омрачаемого счастья, что я будто бы начал проживать жизнь вместе с ней. Наполняя минуты чем-то особенным и необыкновенным, с каждой новой картиной…»
Женщина отняла руки от клавиатуры и устало закрыла глаза. Голова начала гудеть от того, что тело требовала сна. Немедленно. Рука потянулась к чашке, но едва губы коснулись темной жидкости, она брезгливо дернулась и съежилась. Кофе остыл и затянулся некрасивой пленкой, и от нее во рту стало противно и горько.
Она вспомнила как вышла из душа и отвлеклась всего на секунду, чтобы записать в рукопись пару предложений, но не заметила, как провела у монитора несколько часов… Привычное дело: пальцам уже больно касаться тугих клавиш, а мыслям все не терпится покинуть темный плен липкого рассудка.
Женщина улыбнулась и провела замерзшими руками по влажным волосам – длинные пряди показались ей такими теплыми, что она вскрикнула и в то же мгновение отколола заколки и закуталась в них, как в мягкий плед. Душистые волосы тепло защекотали лопатки, а кожа вмиг покрылась мурашками от удовольствия.
Женщина была одета слишком холодно для атмосферы гостиной: в коротенькой маечке на тонких бретелях и в хлопковых трусиках, босые ноги совсем заледенели, и она уже не чувствовала ступней. Кровь совсем не разогревала вены, лениво предаваясь восторженному покою от монотонного течения вдохновенных мыслей.
За окном стоял густой мороз и воздух в доме не успевал нагреваться до комфортной температуры. Он прохладно обвивал тело невидимыми призраками, и призраки резвились между собой, случайно соприкасаясь с кожей, и оставляли после себя тревожное ощущение сквозняков.
