Мама смотрела сквозь стекло кафешки на замерзшую ноябрьскую улицу. Так она занимала глаза. А чтобы занять руки, заказывала кофе. Знала, что он тут отвратительный, но все-таки заказывала. Размешивала его ложечкой, вертела чашку в пальцах. Потому что боялась. Я почти физически чувствовал, как она боится того, что я могу ей сказать. Первые минуты мама ждала этих слов. Мол, я бросаю университет и мы больше не увидимся. Потом расслаблялась, оставляла чашку в покое и переходила ко второй части нашего свидания. Вторая часть называлась «Давай обратимся к…». Фамилии тех, к кому надо обратиться, все время менялись, не менялась только суть: все они были психотерапевтами. Теперь мне тоже надо было занять руки – чтобы не перевернуть стол или не рассадить стулом окно, сто лет не мытое. Будет повод вставить чистое стекло. Я сжал в одном кармане мячик-антистресс, в другом – ключ от квартиры.
– И Данька вернется? – зачем-то спросил я.
– Что?
Как она дожила до сорока с лишним лет такой наивной? Думает, стоит мне поговорить с кем-то умным, попить таблеток – и все, что в жизни гадко, вдруг порастет розовыми цветочками…
– Мы поедем с тобой к этому, как его… и Данька вернется?
– Андрей…
Пора было переходить к третьей части свидания. Мы оба знаем, что не договорились. Мама убедилась, что я живой, университет не бросил и не сильно изменился с прошлого месяца. Я убедился, что меня всё так же боятся и не слышат. Можно разбегаться до следующей встречи. Не знаю, зачем они вообще нужны.
– Мне пора.
Вот, собственно, и вся третья часть. Если не уйти сразу, начнется четвертая – уговоры. Уже не по поводу мифических исправителей жизни, а насчет мелочей: номер телефона, адрес. Маму страшно нервирует односторонняя связь. Но с меня хватит и того, что она знает, где я учусь, и может прийти в универ. Но – не приходит. Боится. И поэтому хочет знать, где я живу. Поэтому я ухожу. Всегда быстро, и всегда потом не могу отдышаться на улице, как будто не в кафе побывал, а в газовой камере.
Сегодня я пришел не один, Витек Водовозов ждал меня за углом, в своей машине. Он мне даже немного завидовал. Ему тоже снимали квартиру и давали денег, но что-то всегда требовали взамен – отличной учебы, например. Моя мама просто переводила деньги на счет и даже не знала, где я живу. Наверное, если бы я вылетел из университета, ничего бы не изменилось. И вообще, ей очень не повезло со мной. Вот если Водовоз вдруг свихнется или сдохнет, у его родителей еще двое запасных детей. Мои в этом смысле никак не защищены. Рожать надо было больше. Так что сами виноваты.
– В универ?
Я кивнул. Иногда мне хотелось послать Водовоза к чертовой матери и никогда больше не видеть, но, в конце концов, кроме него, у меня нет ни одного человека, кого можно было бы даже с натяжкой назвать словом «друг». Впрочем, ему я тоже никогда не скажу «друг», но… пусть будет.
Водовоз начал рассказывать о своем отце. Хотя его легко можно было описать тремя понятиями: лысина, геморрой и мерзкий характер. Дальше можно было не распространяться. Но Водовоз находил на что пожаловаться. Я заткнул уши наушниками и отвернулся. Пусть излагает проблемы своей семейки хоть до седьмого колена…
В библиотеке я заснул. Ткнулся лбом в учебник и отрубился. В принципе, сам виноват: погряз в долгах, обвешался предупреждениями от преподов, и на горизонте замаячило отчисление. С этой точки можно было двигаться в двух направлениях – катиться дальше вниз или выбираться. Первый путь был гораздо заманчивей. Плюнуть на все. Но я зачем-то решил еще подергаться. Наверное, по инерции, все же когда-то, в прошлой жизни, я хорошо учился. Даже в универ поступил на бюджет. А мозги быстро не израсходуешь… Познают мир на автопилоте. Но сегодня познания не получилось – то ли учебник попался слишком нудный, то ли день оказался пасмурный, то ли свидание с мамой перенапрягло. Водовоз к таким фокусам привык, поэтому трогать меня не стал и незаметно испарился. Во всяком случае, когда я очухался, его уже не было.
Я сдал учебники и вышел на улицу – было по-прежнему пасмурно, мрачно и уныло. Распутывая провод от наушников, я приблизился к проезжей части и увидел, как девчонка, которая шла по краю тротуара, споткнулась и выронила что-то. Какие-то книжки. Пытаясь их в последний момент удержать, она неловко взмахнула руками, и одна из книг отлетела на дорогу. И девчонка очень внимательно посмотрела ей вслед. Не знаю, почему я решил, что она сейчас бросится ее поднимать, не знаю, как понял, что красная машина мчится ей навстречу и очень близко к тротуару. И не в курсе, как мозг просчитал их траектории и понял, что у этой книжки они и пересекутся. Я просто рванул к девчонке и ухватил ее за шиворот как раз в тот момент, когда она действительно нырнула к проезжей части за своим имуществом, а заодно, вероятней всего, и за приличным сроком на больничной койке.
– Учебник, библиотечный, – пискнула девчонка.
Колеса машины пронеслись в сантиметре от учебника.
– Дура, – сказал я.
Она все-таки подняла эту библиотечную собственность, отряхнула и посмотрела на меня. Сначала мельком, а потом сосредоточившись и каким-то совершенно диким взглядом. Может, дошло, что чуть не сыграла в ящик?
– Можешь не благодарить.
Лицо у нее было знакомое. Наверное, видел раньше в университете. Первокурсница, скорее всего, – косички торчат из-под шапки, ходить не умеет, руки-крюки книжки не держат. Никчемное существо… Между прочим, спасибо так и не сказала.
Дома выдохнул облегченно – еще один день позади. Почитаю что-нибудь к завтрашним семинарам, может, поиграю в интернете, пристрелю десяток уродцев, и спать. Плохо только, что вырубился в библиотеке. Теперь уже как повезет – может и не получиться заснуть.
Не думал, что буду завидовать людям, способным спать без сновидений. А ведь такие бывают. Лягут – и до утра. И сами не понимают, насколько это ценно, полагают, что так и должно быть. Наверное, это элементарная логика жизни. Какое-то событие показывает, как несущественно то, что считаешь важным, и как важны мелочи, которых прежде не замечал. Я тоже раньше считал значимой всякую ерунду…
Почему-то вспомнилась та девчонка у дороги. Считает сверхценностью учебник. Ненормальная.
