Елена ВОЛКОВА
Я ПОШУТИЛА, ДИМКА…
Хуже ли, лучше ли,
Ярче, тускнее ли,
Но тяжело, когда все вдруг нарушено.
Стрелки не шли, а дожди время сеяли,
И под стеклом грустный конь
твой игрушечный…
Перед самыми каникулами Ленка умудрилась заболеть гриппом. Три дня
ее бросало то в жар, то в холод. А когда температура стала обычной, Ленка с
ужасом поняла, что она ничего не видит. Врачи долго успокаивали ее и
родителей – слепота временная. Крепкий организм сумел дать достойный
отпор опасному и коварному вирусу.
Но вот уже подходил к концу июль, слепота давно прошла, а у Ленки на
глазах черная плотная повязка. Снимать ее разрешали только перед сном при
зашторенных окнах. И когда осталось потерпеть несколько дней, чтобы
освободиться от повязки навсегда, ожидание стало совсем невыносимым. Ленка
все чаще изводила родителей капризами, которые заканчивала долгими
слезами, в тишине соей комнаты. После слез становилось легче.
За эти два месяца вынужденного бездействия Ленка даже научилась
находить в одиночестве удовольствие. Повязка не позволяла
глазам отвлекаться на посторонние предметы, давая волю фантазиям.
Ленка придумывала необычайные сказочные истории, в которых она была
неприменно заколдованной принцессой, что томилась где-нибудь в
темнице или подземельи. И красавец принц, подвергаясь смертельным
опасностям, преодолевал трудности, чтобы ее спасти.
В тот день, с которого все началось, Ленка, как всегда наревелась, и уже
принялась было фантазировать, как появился гость, чем очень ее рассердил.
Гость – это Димка – сосед, одноклассник и просто друг.
Димка сразу спросил:
– В чем проблемы?
– Сильно любопытно? – огрызнулась Ленка, надеясь, что он не заметит по
лицу, какие тут недавно лились бурные слезы.
– Чего ревела? – Димка через стенку слышал как она пыталась чего-то
добиться от родителей, напоминая о своей болезни. По веселому смеху ее отца
и строгому голосу матери было понятно – шантаж не прошел. Но, по-
человечески Ленку можно понять: вроде давно выздоровела, а режим, как у
инвалида.
– Ну ладно, скажи мне, любопытному, чего не получилось выреветь?
Еще минуту назад Ленка представляла себя печальной принцессой. По
какой причине она должна сильно опечалиться, придумать не успела. Пришел
этот, и все-то ему расскажи. И сказал-то как: выреветь.
Надо было как-то ответить, чтоб и ему настроение испортить.
И Ленка вдруг выпалила:
– Человеку, может, жить недельку осталось, а ему любопытно. – И тут же
разозлилась сама на себя.
О своих придуманных историях она никому не рассказывала. И что
теперь делать с этой фразой?
– Кому жить недельку? – улыбнулся Димка. – Где недельку-то жить?
Его улыбку Ленка чувствовала покрасневшими щеками и ушами. Он
почти смеется. Где же сочувствие? Ведь повязка вот она, на глазах! Факт, как
говорит папа, на лице. Друг называется, но мы еще посмотрим кто кого.
– Мне недельку! – выкрикнула Ленка, но из опасения, что услышит мама,
перешла на шепот: – На этом свете мне недельку осталось жить.
Ленка любила пошутить, хотя это у нее не очень хорошо получалось. Но
разве так шутят? Димка поморщился.
Ленка воспользовалась паузой:
– И никто об этом не знает.
Слова вылетали раньше, чем появлялась какая-нибудь мысль:
– Я и тебе не хотела говорить. Так что понимаешь… Это странная история.
Сама иногда не верю. Все было как будто во сне, но мои глаза…
– Подожди, – остановил Димка. – О чем это ты?
Ленка уловила в его голосе интерес и уже обрадовалась своему
сумасбродству. Сейчас она придумает какую-нибудь страшно интерессную
историю, а если Димка не поверит, скажет, что пошутила. Это замечательная
возможность поделиться фантазиями. Когда человеку плохо, его вынуждены
слушать. Обязаны выслушать.
– Моя слепота – это только начало, – обреченно вздохнула Ленка.
– Не говори ерунду, – отмахнулся Димка. – Все же знают, что тебе скоро
повязку снимут.
– Все, все, – усмехнулась Ленка. – Говорю же, никто не знает, что
случилось на самом деле. А я еще хотела тебе рассказать.
– Ладно, рассказывай, – уступил Димка, ожидая розыгрыша.
Ленке вдруг стало скучно. Тоже мне, одолжение сделал.
– Не буду я ничего рассказывать.
– Что, наврала?
Ну нет. Если бы сказал: придумала, не так обидно, а то – наврала. Да это
же совсем разные вещи!
– Ничего не наврала! – сорвалась Ленка. – Просто пе-ре-думала! Никто не
должен знать. Это тайна. Страшная.
– Никто?! – рассердился Димка. – А сколько я тебе своих тайн и секретов
раскрыл, даже после того, как ты все выбалтывала?
Это была правда, и, чувствуя вину, Ленка решила искупить все
выболтанные Димкины тайны одной, своей, самой страшной. Пусть даже
выдуманной.
Прошлой осенью, когда еще было тепло, из деревянных домов в конце
улицы выезжали последние жильцы. Старые сундуки, диваны и всякую
ненужную мелочь они с собой не брали.
Ленка рассказывала, будто читала по книге. Во-первых, для большей
таинственности. Во-вторых, никак не придумывалось, что могло лишить ее
жизни, еще так мучительно: заставив переболеть гриппом перед самыми
каникулами, а потом лишить зрения, а потом…
…Жители выезжали, оставляя дома и сараи открытыми и только один,
совсем старенький, перекошенный, что наполовину ушел в землю был заперт
на амбарный замок. Пустой дом сам по себе тайна, а такой древний, да еще на
замке – большая тайна.
В тот день отменили последние три урока. Домой я шла потихоньку,
потому что до тренировки времени оставалось еще много. Вот и решила
заглянуть в жутко старый дом хотя бы через окошко. Но когда на стеклах
толстый слой пыли, что там увидишь? А любопытно-то было очень. Тогда я
подергала на дверях замок, он не открывался. Тут без ключа не обойтись,
только где его искать?
(Ленка постепенно увлекалась рассказом).
…Оказался он под старым плетеным ковриком. Ключ был большой, как в
сказке про Буратино. Я даже думаю, он был серебряный. Местами на нем
поблескивала позолота, как на старом бабушкином перстне.
Замок открылся, как только я сунула бородку ключа в отверстие.
За этой, сколоченной, как калитка дверью почти сразу была другая, обитая
разноцветными кусочками старых одеял. Из ветхой материи, от легкого
сквознячка, отделились миллиарды пылинок. Под лучами солнца,
проникающими сквозь щели дощатых сенок, они колыхались золотой пыльцой.
Я чихнула и золото разлетелось, будто взорвалась вселенная, только
беззвучно. Мягкая дверь поддалась сразу, отошла без скрипа.
Маленькая комната служила одновременно и кухней и спальней. Дневной
свет, тонкими струйками сочился сквозь муть грязных окон. В углах
щетинилась тень. Из-за побеленной печки обиженно торчал старый,
