Антон
Морские волны набегали на берег и откатывались назад, шелестя округлой галькой. Белая чайка, важно прогуливавшаяся вдоль кромки воды, каждый раз вспархивала и с криком отлетала назад. Я наблюдал за терпеливой птицей, но думал о своем.
Бирюзовый цвет волн будил воспоминания, которые я раз за разом гнал от себя. Только опускал веки, как видел удивленно распахнутые глаза с длинными ресницами и слышал нежный голос, зовущий меня.
Сердце сжалось, к горлу подкатил комок.
— Я скучаю по тебе, — невольно вырвалось у меня, но я тут же оглянулся: не услышал бы кто.
Нельзя! Ни думать, ни представлять, ни говорить об этом нельзя. Табу! События и чувства, спрятанные за семью дверями и запечатанные семью замками.
Недавно я прочитал, что в европейских странах много веков подряд бирюзу воспринимали как талисман, приносящий удачу. Моя встреча с этим волшебным цветом обернулась непреходящей тоской и отчаянием.
Я встряхнул головой и надел солнечные очки: так море становилось темным и мрачным под стать моему настроению, которое сегодня вообще было ни к черту. Очередной визит к светилу медицинской науки принес только горькое разочарование и усилил мое желание помахать рукой этому миру.
— Угу! — бормотал седой доктор в израильской клинике и качал головой, разглядывая мои снимки. — Ага! Хм!
— А точнее вы что-то можете сказать? — нетерпеливо прервала его хмыканье мама.
Все эти годы она не отходила от меня ни на шаг. Я был благодарен ей за внимание и заботу, но… Боже мой! Как меня душила эта опека! Если раньше я мог как-то сопротивляться ей, то сейчас…
Я судорожно вздохнул и опять посмотрел на чайку. Она поднялась ввысь, а потом резко кинулась в волну и взмыла в воздух. В ее клюве трепетала серебристая рыбешка. Прямо как я сейчас: вроде бы жив, но в то же время в плену.
— Антоша, хочешь сок? — крикнула мама преувеличенно бодрым голосом. Она последнее время только так со мной и разговаривала.
Я обернулся и прищурился: даже сквозь очки лучи южного солнца били прямо в глаза.
— Нет, — ответил я.
— Ты помнишь, что мы планировали прокатиться на яхте?
— Да. Хорошо. Я подожду вас на причале.
Я нервничал. Впрочем, в последние годы это было моим обычным состоянием. Я кричал, капризничал, требовал к себе внимания, как маленький ребенок, но не мог избавиться от боли, которая просто душила меня, выворачивала наизнанку желудок и отключала мозги.
«Соберись, соберись! — приказал себе я. — Сегодня твой шанс вырваться на волю».
Родители показались через несколько минут. Они шли от виллы, которую сняли этой осенью, чтобы оставаться рядом со мной, пока я прохожу очередное обследование. А зачем? И так все ясно. Сколько раз за эти годы вспыхивала и гасла надежда. Я больше не хочу. Устал. Нет желания бороться и страдать.
Охранники волокли сумки со снаряжением и продуктами. Мама шла налегке и с кем-то разговаривала по телефону. У отца на плече висел этюдник, в руках был чемоданчик с красками. Родители приблизились. Отец тронул меня за плечо и сказал:
— Я сейчас отнесу это на борт и помогу тебе.
— Хорошо, — кивнул я, но мне было все равно.
Я проследил за ними взглядом и положил пальцы на рукоятку. Моя «Мейра» плавно тронулась с места. Отец услышал звук мотора, бросил на доски причала этюдник и кинулся обратно. Он встал на пути, расставив руки.
— Антон! Не смей! Это опасно!
От яхты бежала мама. Она смешно перебирала стройными ногами в коротких шортах, но я даже не улыбнулся: устал от опеки и от этой жизни.
— Пап, хватит! Я сам.
— Не дури!
— Отстань от меня! — закричал я, чувствуя приближавшуюся истерику.
— Ребята, сюда! — позвал отец охранников. — Антон, хватит! Я знаю, тебя расстроили известия, но это еще не конец. Я читал, что в Америке…
Прибежали два здоровенных парня, как в сказке: двое из ларца, одинаковых с лица. Оба огромные, накачанные, с непроницаемыми физиономиями. Танки, а не люди. Я их ненавидел всеми фибрами своей души, но избавиться не мог. Они полностью подчинялись воле моей матери и сторожили меня круглые сутки.
Охранники подхватили меня с двух сторон и вместе с «Мейрой» подняли на борт яхты.
Я разозлился и уже открыл рот, чтобы высказать родителям все, что о них думаю, но вовремя прикусил язык: это морская прогулка могла сорваться в любой момент, а я этого не хотел.
Из любой ситуации нужно извлекать пользу, в кресле можно сидеть у самого бортика, а потом незаметно…
— Я останусь внизу, — сказал я.
— Ты можешь простыть!
— Ма-ма! Мне не пять лет!
— Антон, не спорь с родителями! — Голос мамы приобрел металлические нотки. — Дима, займись!
Огромный охранник просунул свои руки под мои колени и как пушинку поднял меня по лестнице. Его товарищ отнес кресло. Они вернули меня на место, и я поехал к бортику, чтобы осмотреться.
Яхта тронулась, легкий ветер зашевелил волосы, овеял разгоряченное лицо. Я зажмурился: после дневной жары так хорошо было почувствовать призрачную свободу.
***
Та авария стала водоразделом моей судьбы. Я не видел машину и до сих пор не понимал, почему водитель не заметил на пустынной дороге меня. Кто это был, никто не знает. Он скрылся с места аварии. Мама рассказывала, что скорую вызвали две девушки-студентки, которые нашли меня.
Я очнулся лишь через несколько дней. Сначала услышал голоса, потом открыл глаза, увидел белые расплывчатые фигуры и снова захлопнул веки, не понимая, где я и кто эти люди, стоявшие рядом.
— Смотрите, он очнулся! — сказал кто-то.
— Нет, не может быть!
— Да-да, он только что открывал глаза, я видела!
Голос мне показался знакомым, и я снова решил посмотреть сквозь ресницы. Это была мама. Что она забыла в моей комнате? Я все еще болею? Нет, уже здоров. О боже! Я вчера женился! Мне надо бежать!
Я уже открыто посмотрел на людей в белом, столпившихся вокруг, и хотел сказать, что здоров, но изо рта вырвалось лишь тихое мычание.
— Так, молодой человек! Не торопитесь. Вы молодец! Можно я осмотрю вас?
Ко мне наклонился рыжий доктор в шапочке, натянутой на уши. Он раздвинул пальцами мои веки и посветил фонариком в глаза. Потом пришел черед молоточка. Доктор постучал мне по локтям, откинул одеяло и прошелся по коленям. Я ничего не чувствовал. Совсем.
— Доктор, как он?
— Ну, жить теперь точно будет, раз сам дышать начал и пришел в себя. Антон, я тебя иголочками уколю. Если почувствуешь что-то, просто моргни. Понял?
Я моргнул, пока еще не понимая, что со мной происходит, но уже чувствуя еще неосознанную тревогу, которая поднималась изнутри и вот-вот готова была вырваться из горла криком.
— Пить, — выдавил я из себя.
— Отлично! Это просто здорово! Сознание приходит в норму, речь восстанавливается. Молодой человек, да вы в рубашке родились!
