Посвящается Андрее, Морицу и Бруно
Каждая судьба, как бы длинна и сложна она ни была, на самом деле заключается в одном-единственном мгновении; мгновении, когда человек раз и навсегда узнает, кто он.
Хорхе Луис Борхес
Christian Berkel
Der Apfelbaum
(The Appletree)
* * *
Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.
Copyright © Ullstein Buchverlage GmbH, Berlin.
Published in 2018 by Ullstein Verlag
© Сорокина Д., перевод на русский язык, 2021
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2021
* * *
Тишина.
Дерево с треском упало на землю. Мужчины снова запустили бензопилы. Вопль. Протяжный, пузырящийся визг, и пила вонзила зубы в следующую сосну. Я не осмелился повернуться. Сердце разрывалось на куски. Я слышал, как корни столетних гигантов медленно вырываются из земли, как они сдаются и падают.
Я сидел на столбе из красного кирпича у входа в наш новый дом. На противоположной стороне улицы утреннее солнце освещало ряды свежевыкрашенных заборных досок, за которыми тявкали собаки, – пригородная идиллия. За моей спиной, в высокой траве зачарованного сада, каким его представляет каждый ребенок, лежали восемь мертвых сосен. Восемь. Я считал. Осталось лишь маленькое, кривое деревце. Его они не тронут. Отец пообещал мне. Я осторожно повернулся в гнетущей тишине.
Потерял равновесие. Покачнулся от испуга. И резко дернулся в противоположную сторону. Еще падая, пролетая в воздухе, прежде чем моя шестилетняя голова ударилась о каменную плиту, я смотрел на ее скромную красоту. Солнце пробивалось сквозь листву, блестели плоды. Она стояла на месте. Одна. Совсем не растерянная. Упрямая. Моя яблоня.
– Что, снова к матери?
Какое до этого дело продавщице цветов? К тому же в ее голосе слышался неприкрытый упрек. Что ей известно? Здесь, в Шпандау, все друг друга знают. Невыносимо. Я быстро заплатил и вышел из магазина.
С букетом в руках я свернул в узкий проход между домами. Тогда эти обувные коробки ставили хотя бы возле газонов. Родители сняли здесь квартиру после того, как продали дом во Фронау, чтобы проводить большую часть года в Испании. Таким образом отец исполнил обещание, данное матери десятки лет назад, в пятидесятых, когда она вернулась из Аргентины в Германию и почувствовала себя не в своей тарелке. Германия перестала быть ее отечеством – и не могла им быть.
– Заходи скорее.
Моя мать стояла в дверях в халате. Она затащила меня в коридор, прежде чем я успел вручить цветы. С последнего посещения прошло несколько недель. Зарядили осенние дожди и снег. Похолодало.
– Я должна тебе кое-что рассказать.
Мы зашли в маленькую гостиную, и она повернулась, высоко подняв голову.
– Я вышла замуж.
Над домом прогудел самолет. Мой отец умер девять лет назад, 24 декабря 2001 года.
– Почему ты мне ничего не сказала? – спросил я.
Она пристально посмотрела на меня, немного подождала.
– Не беспокойся, он уже умер.
– Что… но…
– Проблемы с печенью.
– А.
– Да, как у твоего отца, тот тоже умер из-за печени, но на войне. Вдруг упал – и все. И Карл так же. Он знал твоего отца с войны. Они вместе были в русском лагере.
– Что… Кто умер в России?
– Ну, твой отец.
– Нет.
– Нет? – Она недоверчиво улыбнулась. – Уж мне-то виднее; в конце концов, он был моим мужем, хотя из-за Адольфа пожениться нам не удалось.
– Нет, он не мог умереть во время войны, иначе не родился бы я… Или он не был моим отцом.
– Конечно, он был твоим отцом. Еще не хватало! Как это понимать? Что за бредовые идеи?
– Ну, я родился в 1957-м, а значит, упасть и тем более умереть во время войны он никак не мог: он зачал меня через двенадцать лет после ее окончания…
Она сердито на меня посмотрела.
– У тебя котелок совсем не варит? Просто умора! Но послушай, Карл оставил мне очень много денег – понимаешь ли, он хотел убедиться, что я буду обеспечена, а поскольку он постоянно ругался из-за меня со своей родней…
– Почему?
– Ну, он же из Бенцев.
Она умолкла и многозначительно на меня посмотрела.
– Бенцев?
– Да. Даймлер Бенц.
В ее устах имя прозвучало, как восьмицилиндровый автомобиль.
– И почему он ругался из-за тебя с семьей?
– Иногда ты правда туго соображаешь. Почему-почему? Они боялись охотниц за наследством. К тому же Карл был гораздо моложе меня. Это тебе в голову не пришло?
– Сколько же ему было лет?
– Точно уже не скажу. Сорок семь? Ты ведь знаешь, меня иногда подводит память? А может, сорок шесть, в общем, около пятидесяти… Да.
– Но я думал, он вместе с папой отбывал заключение в России?
– Да, я же сказала. Ты меня опять не слушал?
– Нет, просто тогда ему не могло быть около пятидесяти… Если он был с папой в русском лагере.
Я надеялся, она одумается, хотя было заранее ясно: это невозможно. Противоречия не смущали ее и раньше. Но все же я попытался.
– Ведь тогда он должен был быть примерно твоего возраста.
– Но не был. Он был моложе меня на тридцать лет. Точка. Короче, слушай – он оставил на моем счете два миллиона евро. А поскольку мне деньги не нужны, я решила подарить их тебе и твоей сестре.
Она посмотрела на меня с довольным, сияющим видом.
– О, очень мило с твоей стороны, но почему ты не хочешь оставить их себе?
– Зачем? У меня достаточно денег, и жить слишком долго я не собираюсь. Я уже все видела и не хочу скучать. И прежде чем мы отправимся в банк за деньгами, я хочу заехать в «Интерконтиненталь».
Я вопросительно посмотрел на нее.
– Ну, там мы с Карлом праздновали свадьбу, и на следующее утро я забыла свадебное платье – пря-я-ямо там. Возможно, оно так и висит в шкафу. Хочу забрать его.
Я пришел с исписанным блокнотом, сел перед матерью и собирался расспросить ее об отце – а она рассказывала о своей свадьбе с Карлом Бенцем.
Я понимал: время, которое я ищу, еще не кануло в забытье. Оно растворялось у меня на глазах. Оставались лишь осколки ее жизни. Отдельные сюжеты повторялись в разных вариациях, соединяясь по-новому, словно картинку разрезали на части, несколько потеряли, а из остальных собрали новое целое. Будто создали в забытьи новую душу.
И мой отец, с которым она прожила всю жизнь – с тринадцати лет, – мой отец исчез, погиб на войне много лет назад, и его заменил Карл Бенц.
С марта 1945-го до конца 1950-го мой отец был в русском плену. Возможно, годы разлуки преобразились для нее в смерть? Потому что тогда она поверила, что потеряла его, начала принимать его гибель, как многие женщины того времени, и эта смерть долго оставалась частью ее реальности. Возможно, ее иссякающая память снова вернулась туда?
