1
Один, среди полей бесполых,
иду по знакам зодиака.
Была ты чистой страсти сполох,
национальностью – собака.
Вселившийся в собаку сполох
меня облизывал до дыр.
И хвостик, как бездымный порох,
нам жизни снизу озарил.
Хозяйка в чёрном, как испанка,
стояла мертвенно-бледна –
собачий пепел в белой банке
протягивала мне она.
Потоки слёз не вытекали
из серых, полных горя глаз.
Они стояли вертикально,
чтобы слеза не сорвалась!
Зарыли всё, что было сполох,
у пастернаковских пенат.
Расспрашивал какой-то олух:
«Кто виноват?» – Бог виноват!
А завтра поутру, бледнея,
вдруг в зеркале увидишь ты –
лик неспасённого шарпея
проступит сквозь твои черты.
И на заборе, не базаря
ещё о внешности своей,
роскошно вывел: «Я – борзая»,
а надо было: «Я – шарпей».
Герой моих поэм крамольных
оставил пепел на меже –
между пенатами и полем,
полузастроенным уже.
Между инстинктом и сознаньем,
как на чудовищных весах,
меж созданным и мирозданьем,
стоит собака на часах.
Стоит в клещах и грязных спорах,
и, уменьшаясь, как петит,
самозабвенный чёрный сполох,
всё помня, по небу летит.
Как сковородка, эпилепсия
сжигала твой недетский ум.
Мы сами были как под следствием:
шёл Кризис. И сгорал «Триумф».
Меж вечностью, куда всем хочется,
и почвой, где помёт крысиный,
меж полной волей одиночества
и болью непереносимой.
Вот так-то, мой лохматый сполох.
Перетираются весы,
как будто инфернальный Поллок
измазал кровью небеси.
Не понимаю по-собачьи,
на русский не перевожу,
за пастернаковскою дачей
я ежедневно прохожу.
Пусть будь что будет. Се ля ви.
Похороните, как собаку,
меня, виновного в любви
к Тебе одной. Как к Пастернаку.
2
Притащу, как божия козявка,
тяжкий камень, тяжелей кремня.
Слышу голос: «Я – твоя хозяйка.
Как ты там сегодня без меня?»
Крайний может оказаться первым.
Убери морщиночку на лбу.
Нет шарпея. Надо быть шарпеем,
чтоб любить, как я тебя люблю.
Шёл снег, как тексты из учебников.
Проехали. Салам алейкум.
Прошёл поэт. Назвался Хлебников.
Мы поздоровались с Олегом.
2009
