… у пера янтарный стержень, а нити из простой рыболовной лески. Метафорично… Я со всем остервенением заглотил наживку, что уже двадцать лет гниет в этом проклятом особняке. Старомодный инструмент письма вгрызается в кожу, втягивает жизненную силу, чтобы потом вновь отдать её. Год за годом моя кровь сохнет на пергаментах, оставаясь единственным ключом к избавлению.
На листок падает нервная, чем-то до глубин естества запуганная, дрожь четверки свечей. Я бы открыл старые шторы, снял с потрескавшегося окна всю бахрому! Но за всей этой пылью не улица. Во всяком случае, не настоящая. И не день солнца сгорает там, по ту сторону теней жизни, а простая лампа накаливания. Сколько ещё сидеть здесь?..
Скрипнул стол, кончик янтаря погрузился в смолу чернил и заскользил по пергаменту. Колдовство… Едва коснусь, буквы полезут алые – то настоящая кровь! Моя кожа усыхает, складываются морщины, а листок восстанавливает чистейшую белизну с новой строкой. Всякий раз в пальцы проникает жгучая боль, как стрекающими клетками морской твари. Под эпителий к нервным окончаниям, в глубь мышц и до стертых костей…
Я не знаю, чего от меня хотят. Пытался сбежать, срывая древнюю паутину и разнося покосившийся сруб! Но лишь Она способна выпустить меня на свободу. Только лишь в Её воле прекратить это.
Закончил, настроил радио. Последняя связь с внешним миром… Меланхолия тягучего джаза уймет боль, прогонит жажду изловить мучителя и порвать его в клочья кровавых ошметков! Всё равно палач ускользает, только попадется на глаза. А ненависть, желание отомстить за все страдания смертью и стенаниями, зря перегораживает путь к спасению. В ненависти нет свободы, ярость не принесет избавления.
Что-то не так получилось… Перечитаю четверостишие, забравшее ещё несколько лет жизни:
«Призрак в сумрачных одеждах,
Утратой дней былых ты опустился…
Там покой и зной в невеждах!
Там, где с жизнью я простился…»
Почему Ей не нравится? Достаточно абстрактное представление всех трудов, что легли на дно бесплодной тишины. Каждая прописная буква и мне, и листку – ранение! Сочится кровь, стекает в трещины трухлявого стола. Но одна из свечей потухла… Значит, у меня ещё три четверостишья на попытку исполнить волю мучителя. Затем наказание…
Вы заключали когда-нибудь договор с дьяволом? Такие дела плохо заканчиваются, не так ли? Моя ситуация куда как хуже… Дьявола можно понять, он преследует конкретные цели. Абсолютное зло, что чистейший свет или непроглядная тьма, пусто и легко воспринимается. Но я в ловушке сил, обладающих ещё большим могуществом, при этом подвластных лишь одному понятию – искусства! И оно столь невообразимо, высоко и низменно одновременно, что мой ум просто не способен утолить его влечений. Неужели я навек здесь, взаперти?..
Разум, лишенный рассудка; беспробудный танец без единого движения – вот мой палач, мучитель и та самая Она…
Черт… Нужно писать дальше, хоть не имею желания. Только ожидая конца, пусть одного и того же, но всё же – Эпилога. Я могу и не дожить до финала, тогда всё начнется с начала.
Ещё четыре строки под треск радио и аромат старенькой трубки, что пыхтит сухим табаком:
«В себе храню я света мягкое тепло,
И жажду… подняться в небеса!
Но что-то злое детство отняло
И не вспомню милого лица…»
Снова потухла свеча, у меня ещё две попытки исправить “произведение”. Я всегда чувствую, как рядом появляется Она и легонько, едва слышно, задувает огонек… Готов поклясться, что ощущаю и девичью ладошку у себя на плече. Внутренним взором останавливаю момент вьющихся золотых кудрей, а периферия улавливает рукав свадебного платья. Она рядом, всегда… Когда сплю, стоит у кровати и смотрит. Когда забиваю трубку, где-то на границе взора разминает табачную смесь. Когда настраиваю радио, сквозь помехи шепчет мое имя – Сакрос… Феокрист…
– Пошла к черту, тварь! – с дури, поддавшись выжженным нервам, я отшвырнул тяжелый стол в стену.
Мебель ударилась о брус, разлетелась в щепку и подняла облака вековой пыли. В этой дымке, на самое мгновение, проскочила нежная фигурка… Только блеснула фарфором и скрипнула суставами, после чего радио само переключилось. Не пострадало от падения? Ха! Как всегда, если до моих ушей надо что-то донести!
Свежие новости, женский голос сообщает: «Сегодня утром на Шутовской улице произошло радостное событие! Владелец сети мануфактур, годами не встававший с постели от неизлечимого заболевания, смог сам выйти из поместья. Родственники сообщают, что больной не только идет на поправку, но и выглядит на десятилетия моложе…»
Меня обуял кровавый кашель, а с головы упало несколько седых волос. Тяжело дышать, сердце стучит неровно…
– Верни мне молодость, ублюдок!.. – только прохрипел я приемнику, с удара ноги разворотив его в дребезги.
Пружинки, проводки, куски дерева… Всё это вернется в исходное состояние, достаточно моргнуть. А мне нужно передохнуть. Я бы этого мануфактурщика пустил на мелкие куски, лентами сдирал бы кожу и ткани! Вырвал бы его жадное сердце! Но здоровье, отданное другому, точно не вернуть. Урод и не знает, чья боль питает его бестолковую, жалкую душонку…
Подхожу к окну, раздвигаю золото занавесок и кружева тюли. Они такие театральные… Как стащили из какой-нибудь оперы. Увы, за стеклами один и тот же концерт: расписные и яркие бутыли домиков, совершенно одинаковые внутри; бесцельно снуют прохожие – дядьки в пиджаках при статусной обуви, их игрушечные женщины, что давно продали себя и рассудок; бездомные, нищие, дети и старики… Все в одном суповом наборе, искусственное давно не обманывает меня своим внешним, и я отчетливо вижу содержание. Оно безразлично мне, ведь… как и снаружи, это постановка.
Миниатюра Шутовской улицы с десятками марионеток. Игра пространства, света и зеркал наделяет реалистичностью, однако электрический свет от лампы выдает весь гадкий умысел.
Гадкий умысел шута…
Раздался стук в одну из дверей. Скорее, пара громких ударов… Наверное, там выход на свободу. Увы, я не могу вышибить эту преграду. Любую другую, но не эту! Её защищает некая магия и мне плевать, какая именно. Не пускает, вот и всё свойство мерзкого заклятия.
А я обернулся, почувствовав пристальный взгляд. Он вонзился в затылок, что острый кинжал промеж шейных позвонков… Стол на месте, радио и свечи тоже. Намек, что пора возвращаться к делу?
Но я не буду собой, если не попробую ещё раз. Подошел к запертой двери. Как межкомнатная фанера общежития батраков… Пальцем проткну! И всё же – нет. Удар с ноги сотряс весь чулан, на краткий миг можно уловить разлетающиеся щепки. В доске, без нарушения целостности, образовалась дыра. Так же, на долю секунды. Дверь на месте, ничего ей не будет от грубой физической силы. Я словно ребенок, не способный преодолеть простейшего препятствия!
