Тетива лука впилась в тонкие пальцы так, что даже на огрубевшей коже проступила кровь, но он не чувствовал боли. Запах гари разъедал носоглотку, пот застилал глаза, а сердце превратилось в кузнечный молот и колотило, как по наковальне, отчего в ушах стоял гул, будто сотни труб загудели одновременно у него над головой.
Время перестало существовать с тех пор, как прошла вечность – или всего несколько секунд после того, как их глаза встретились. Мир перестал вращаться, все перестало двигаться и жить. Он перестал дышать, будто умер, и только сознание старалось вместить в себя причудливый танец всепожирающего пламени. Все остальное сгинуло в плотных клубах дыма.
Застывшее, как в кусочке янтаря, время не смогло остановить огонь, с жадностью обгладывающий дом, словно зверь, вырвавшийся на свободу после сотен лет заточения. Если бы он смог отвести взгляд, его глазам открылась картина – гаснущие огоньки людских жизней, сгорающих, как мотыльки, тщетно пытаясь укротить многоязыкое чудовище.
Но для него и для убийцы это не имело никакого значения. С той секунды как они встретились и посмотрели друг другу в глаза, и правда прошла вечность… или несколько мгновений?
Убийца понял, что сейчас умрет, ведь сегодня – особенный день. Кончики пальцев покалывал знакомый холодок, а сердце радостно пело в ожидании скорой развязки. Он встретил наконец равного себе, только еще не окрепшего, не обретшего смертельной хватки щенка. Но он чувствовал в юной руке стрелка сталь убийцы, только глаза были неумолимо честны: они выдавали все мысли, все, что творилось в душе. А это неправильно…
Ничего, это можно исправить: у убийцы был козырь в рукаве, и он не упустил возможности его продемонстрировать, отбросил полу плаща так, чтобы стрелку открылось тщедушное тельце в ночной рубашонке.
Да! Убийца не сомневался в том, что сегодня особый день, ведь стрелок не промахнется… он просто не имеет права на промах. Он испытывал удовольствие от легкого, едва осязаемого смятения мальчишки, смаковал его, как редкое дорогое вино.
Убийца был счастлив.
Столько лет он ждал этого момента, сбился со счета и перестал вспоминать лица своих жертв. Не было дня, чтобы он не пополнил длинный список, не отнял чью-то жизнь. Он всегда жил, ни о чем не жалея, так как его чувства давным-давно иссякли, закаменели, превратились в набившую оскомину жажду предстоящей охоты и потерявшую сладость радость добычи. И вот пришел этот час – он встретил достойного, который не промахнется.
Убийца был рад.
Сегодня он умрет. Только надо помочь мальчишке решиться, иначе он снова разочаруется и окончательно уверится в том, что сильнее его никого нет, в мире остались одни слабаки, достойные того, чтобы их загоняли и били, как дичь.
Поудобнее перехватив рукоять кинжала, убийца вдавил лезвие поглубже в плоть, так, что на полупрозрачной коже проступила кровь и тонкой струйкой потекла по худенькой беззащитной шее, окрашивая воротник белой ночной сорочки алым цветом. Тельце в руках обмякло.
Стрелок не мог больше медлить. Вечность уронила последнюю песчинку в чашу небытия, и ожидание неизбежного закончилось. Он выпустил стрелу – с израненных пальцев сорвались капельки крови. Еще одна тысячная доля секунды, пока стрела летит в цель…
У стрелка была надежда, что путь к этому мгновению он прошел не зря, ведь если в сердце нет веры – не будет и чуда. Это так важно – верить!
У убийцы не было ни веры, ни надежды. Он давно презирал эти проводники самообмана и покорности, поэтому последний удар оставил за собой, утверждая им высшее таинство мира: жизнь – тюрьма, а смерть – освобождение.
Стрела проломила череп, рассекла мозг и вышла наружу из затылка. Тело, не выдержав силы удара, изогнулось как тряпичная кукла.
Пот разъедал глаза, от боли выступили слезы.
Стрелок несколько раз моргнул, прежде чем зрение прояснилось. Убийцы на месте не оказалось. Но наемник был ему неинтересен. Гораздо важнее другое: на него все еще смотрели полные мольбы детские глаза. Живые глаза!
Призрачная надежда на удачу… радость, которую стрелок почувствовал от того, что цель достигнута. Он не сумел спасти дом, маму и братьев. Пока орудовали бандиты, он трусливо прятался под кроватью, а должен был выйти и вступить в бой. Только как одолеть врага, если тебе всего одиннадцать?
Лук одного из старших братьев оказался очень тяжелым, но пришелся кстати.
Она жива. Шрам от кинжала, наверное, останется, но это не страшно.
Он справился! Отец гордился бы им.
И пусть его мир рухнул. Это не важно. Пусть вместе с миром его душа провалилась в огненный ад. Главное, что надежда на удачу и вера в себя его не подвели. Сестра осталась жива – это единственное, что он сумел сделать. Да убоятся теперь его все йодасы нави – у него есть лук.
В нави он задаст жару!
Вынырнув из дурного сна, как из затягивающего чумного болота, он почувствовал, что все его тело – мокрое и липкое от пота. В дверь комнаты кто-то отчаянно стучал. А ему все еще чудилось, что это бой набата. Проклятый сон из прошлого!
– Лорд Вардас… – К стуку присоединился настойчивый голос: – Лорд Вардас!
Да что ж такое-то? Ночь сегодня не просто плохая – отвратительная.
– Что стряслось? – соизволил он наконец отпереть дверь и впустить слугу.
– Лорд Вардас! – Лорд даже поморщился от звучания собственных титула и имени. Он никогда себя не причислял к лордам, более того, полжизни прослужил в храме Брексты. Подобострастное обращение ничего, кроме отвращения, не вызывало.
– Он дал ответ… – выпучив глаза, шепотом произнес ночной гость.
– Кто? – Только что вынырнувший из сна Вардас сразу не понял, о чем идет речь. Но смысл сказанного наконец разорвал вязкую дрему.
– Тот, кто сидит в Северной башне.
Ох уж эти предрассудки! Умирают отдельные люди, умирают целые королевства. Но предрассудки, страхи, суеверия остаются прежними и живут вечно.
– А еще он требует вас к себе. – Слуга в страхе попятился от Вардаса, будто ожидал, что господин побьет его за такую новость.
– Хорошо, – сонно кивнул лорд и хотел вытолкать слугу за дверь и поспать оставшиеся часы до рассвета, а там можно будет и в башню наведаться.
– Сейчас… – испуганно пролепетал гость.
– Как сейчас? – Вардас удивленно замер. – Он в курсе, который сейчас час?
– Он потребовал вас сейчас. – Слуга посмотрел так, будто лорд приговорен и уже никогда не вернется из злосчастной Северной башни. – Иначе ничего никому не скажет.
– Передай ему…
– Умоляю! – взмолился прислужник. – У него взгляд, будто он все нутро видит, прямо душу наизнанку выворачивает… а у меня жена, дети… Он так и сказал – только с темным лордом говорить буду и ни с кем боле…
Вардас опять недовольно поморщился от причитаний.
