«Воспоминания. Эти осколки давно сгинувшего прошлого. Как же сильно я их ненавижу. Столь же сильно, как и дорожу ими. Рваными кусочками своей жизни. Вырванными из контекста фразами, выдернутыми из пространства моментами, с каждым годом все более лживыми, все сильнее напоминающими сон, не имеющий ничего общего с реальностью. Лучше и проще было бы забыть их. Но я не забуду. Приложу все усилия, чтобы не забыть. Я безумно хочу помнить всё, связанное с тобой. И я помню, помню очень многое, но, конечно же, не всё. И чем больше событий стирается из памяти, тем бережнее и яростнее я храню всё то, что в ней осталось. Наши разговоры и наши молчания, наши ссоры, наши споры, наши жаркие ночи и наши клятвы, вверенные вечности. Я вспоминаю их, и острая боль от осознания того, что ничего подобного больше не повторится, сжимает сердце, заставляет кричать и метаться по опустевшему дому. И все же я вспоминаю, снова и снова, словно мазохист, упиваюсь причиняемой самому себе болью. Ведь только эта боль у меня и осталась. Только эту боль я чувствую. И потому, когда я просыпаюсь среди ночи, с ужасным осознаем того, что уже что-то забыл, возможно, нечто очень важное, какой-то день, проведенный с тобой, один из множества твоих поцелуев, подаренных мне взглядов или улыбок, я спешу сюда, в это место скорби, чтобы встретиться с тобой. Но это очередной обман. Тебя здесь нет. Нет, конечно, тебя здесь нет. Только не здесь. Ты ненавидела это место, старалась держаться от него подальше. Так что же тогда я делаю здесь, возле серого надгробного камня? На нем написано твое имя, но в нем нет ничего от тебя. Ты мертва. А если твой дух и остался цел, если, преодолев этот барьер смерти, он обрел свободу, как утверждают наши прославленные медиумы, то причем тут вообще кладбище? Здесь лежат лишь кости и гниющие останки плоти, которые постепенно становятся прахом. В этом прахе, как и в этом камне, тебя мне не найти. Но страх того, что мы больше никогда не встретимся, влечет меня сюда, в место, где я в последний раз попрощался с твоим телом. Только с телом, не с тобой, а с тем, что было когда-то тобой. И все же это последнее прощание связывает в моем сознании твой светлый лучезарный образ с этим скорбным, лишенным надежд местом. И мне бы стоило разорвать эту связь, но я не могу. Боюсь, что, если перестану приходить к этому камню и к этому холмику, я начну забывать тебя. И нет никакой возможности передать, как же сильно я боюсь тебя забыть».
Я сложил листок вдвое, потом еще раз, и положил его на могилу своей умершей жены. Моей Тессы. Я написал на нем все то, чем мне хотелось бы с ней поделиться, выразил на бумаге всю свою боль и скорбь по ней. Но глядя теперь на это письмо, уютно устроившееся среди голубых цветов, распустившихся на могиле этой весной, я вдруг почувствовал себя обманутым, наивным дураком.
«Как же это глупо: чем-то делиться с мертвыми. Они больше не с нами, и нет никакого смысла тешить себя этими пустыми надеждами на то, что они по-прежнему рядом. Всё – обман!»
Я положил этот листок ей на могилу с такой бережностью, а теперь мне вдруг захотелось схватить его и разорвать в клочья.
«Нет смысла! Нет никакого смысла!» – звучали слова в голове, и волна безысходности захлестнула меня. Приступ тупой боли сдавил мою грудь, заставив сжать кулаки и стиснуть зубы. Такое случалось не впервые, и я знал, что нужно было просто переждать, когда она отступит и снова позволит вздохнуть. Раньше, в самом начале, в такие моменты мне не удавалось сдержать слез. Но с некоторых пор они, словно закончились, перестали наполнять мои глаза, и от этого, кажется, стало еще тяжелее.
Сидя на холодной земле, возле могилы единственного дорого для меня человека, я бесцельно шарил взглядом по надгробному камню.
«Тесса Марбэт
26.5.672 – 54.3.698».
Это то, что написали другие. Имя и две даты – вот кто ты теперь для них всех. Тесса Марбэт, рожденная в разгар восходящей зимы, предпоследнего месяца года, и умершая в самом конце нисходящего лета, третьего месяца года согласно календарю Адверса. Вот и всё, что узнает о тебе проходящий мимо случайный незнакомец, остановив свой блуждающий взгляд на этой надписи, выбитой в сером граните, и может быть, подумает только: «Ей было всего двадцать шесть. Как молода». Действительно, как ты была молода и как прекрасна, как лучезарна, какое чистое и искреннее тепло дарила всем вокруг и не просила ничего взамен. Но разве скажет что-нибудь об этом холодная могильная плита? Конечно, нет. Только имя и две даты.
Надпись ниже гласила:
«Солнце перестанет восходить над этим миром, когда поймет, что тебя в нем больше нет».
Эти слова написал я, и они тоже были ложью. Солнце продолжало восходить каждое утро. Планета продолжала вращаться, и люди продолжали жить на ней. Ничего не изменилось в этом мире. Ни для кого кроме меня ничего не изменилось.
Взгляд скользнул вниз по надгробному камню, и снова остановился на белом листке бумаги – моем маленьком послании Тессе. Я достаточно часто посещал кладбище за те три года, что прошли с ее смерти. Даже слишком часто. И я видел, как люди говорили с могилами своих умерших родственников, друзей и любимых. Они приходили и делились с ними всем тем, что накипело у них на душе, рассказывали о том, как теперь живут, что нового случилось в их жизнях и что изменилось в мире.
«Как будто мертвым есть до этого дело»
Однако я и сам постоянно ловил себя на том, что разговариваю с Тессой. Только мысленно. Я никогда не любил особо молоть языком. И все же мне, безусловно, было, что сказать супруге. А в какой-то момент стало казаться, что если я не выскажусь, то просто сойду с ума, все эти мысли разорвут мою голову изнутри. И тогда я решил объясниться в самой привычной для себя форме. Письменно. Ведь я же писатель, и выплескивать свои чувства на бумагу мне было куда проще, чем проговаривать их вслух. Тесса знала и понимала это. Сама, правда, она избрала совершенно иной путь – она пела, и люди восторгались ее чудному голосу. Но однажды этот голос замолчал навсегда. Его заменила гнетущая, тяжелая тишина, которая и гнала меня сюда снова и снова, с очередным письмом в руках. И когда я приходил, предыдущих уже не было. Возможно, их уносил ветер, или вместе с пожухлыми цветами и венками забирал кладбищенский сторож, приняв за мусор, ведь в климате Мистрейда ничем не защищенная бумага быстро теряет свои вид. Я был совсем не против, считал, что так даже лучше, ведь можно было попытаться обмануть себя и поверить, что письма действительно доходят до адресата.
