Яся сидела на стуле посреди комнаты, улыбаясь глухой стене. Она перебирала обрывки сегодняшнего дня и прикладывала их, как пластырь, к своей поцарапанной жизни.
«Ещё увидимся!» – слова эхом летали по её огромной душе, как птички, и щекотали её так, что хотелось смеяться.
– Всё, стоп! – приказала Яся сама себе.
Одним рывком она встала со стула и, как была в колготках и лифчике, пошлепала на кухню. На столе грустил неразобранный пакет с продуктами, понуро опустив ручки.
– Ладно тебе, выше нос, – приободрила его Ясмина и стала извлекать нехитрые продукты.
Йогурт, пирожное «Картошка»…
Но пакет снова затянул её в воспоминания, и Яся мечтательно замерла, зажав в руке шоколадный батончик.
– Анатолий Николаевич…
– Толик, – перебил её долговязый мужчина в смешных очках.
Ясмина сглотнула смешок и продолжила:
– Анатолий Николаевич, надеюсь, вы вовремя вернёте книгу?
– Конечно, я надёжный.
Надежный…
Яся вытащила из пакета руку, внимательно осмотрела шоколадный батончик, словно не понимала, откуда он взялся, отложила его в сторону и продолжила доставать продукты.
Кофе, кефир…
– Вы знаете, это ОСОБАЯ книга. И я вынуждена попросить у вас телефон, – сказала Яся бесцветным голосом.
А у самой было ощущение, что она клеит парня на дискотеке.
– Да-да… – Толик стал рассеянно шарить по карманам и извлёк доисторический аппарат с кнопками. – Вот, забирайте.
Внутри Яся хохотала, но снаружи она едва вскинула бровь:
– Я имела в виду номер телефона. Чтобы позвонить, если вы вдруг через три дня не вернёте книгу.
Через три дня…
Рука снова зависла теперь уже в пустом пакете. И тут волна ужаса окатила Ясю:
– Это же не моя смена… Ладно, подменюсь.
Яся освободилась от засасывающих в пакет воспоминаний и подошла к зеркалу. Вроде всё как всегда: острый нос, серые мышиные глазки, маленький рот с приподнятой верхней губой. Но на неё смотрела совершенно другая женщина. РОКОВАЯ.
Такой Яся ощущала себя сейчас. И будет ощущать ещё три дня. А что будет после, не важно. Точнее, важно, но не сейчас.
– Ещё увидимся, – произнес Анатолий Николаевич, забирая из рук Ясмины книгу.
– Обязательно увидимся, – подтвердила Яся, вложив в эту фразу весь накопившийся за годы одиночества жаркий огонь зарождающейся любви.
Яся сидела на стуле, придвинутом почти вплотную к старому трюмо.
Перед ней стоял новенький тюбик помады винного цвета. А рядом – старенький розовый блеск для губ. Яся смотрела на них немигающим взглядом и попеременно трогала кончиками пальцев то один тюбик, то другой.
Последний раз Яся красила губы… Она задумалась. Тюбики с помадой затуманились, и из этой дымки возникли образы куда более чёткие. Вот они вместе со своей школьной подругой собираются на дискотеку – девочка решила сделать Ясю неотразимой и перевела на неё весь арсенал косметики Ruby Rose. В комнате пахло лаком и палёными волосами. И ещё чем-то сладким, ягодным, нежным. Это был запах девичьих грёз о первом поцелуе.
Ночью, когда Яся над керамической раковиной тёрла мыльной мочалкой свои невинные губы, она поклялась больше никогда их не красить. Потому что всё зря. Потому что ни одна помада на свете не сделает её хоть чуточку привлекательней.
Яся задела блеск для губ, и он с лёгким дребезжанием скатился с трюмо и плюхнулся на пол. Она посмотрела на помаду. И помада тоже посмотрела на неё, казалось, с вызовом: «Хей, ну что, слабо?»
– Ничего не слабо! – сказала Яся вслух.
Она стиснула тюбик, сорвала с него крышку с такой же решительностью, как солдат срывает чеку с гранаты, и провела по губам. Они тут же налились краской, стали переливаться в свете ночника, как дорогое вино в бокале. Вздёрнутая верхняя губа оказалась озорной, даже взбалмошной. Она словно приглашала зайти в гости и обещала быть плохой девочкой.
Но самое удивительное, что Ясе понравилось это ощущение. Она подкрасила ресницы, небрежным движеньем нанесла на скулы и щеки румяна. И почувствовала, как внизу живота набухает горячее тягучее желание, похожее на мягкую карамель.
Яся откинулась на спинку стула, закрыла глаза и стала представлять завтрашний день.
Вот она стоит за библиотечной стойкой и перебирает тонкими пальцами формуляры. До конца рабочего дня остаётся пять минут. А Анатолий Николаевич, Толик, всё ещё не принёс книгу.
Часы колотят: «Бом! Бом! Бом!..»
Дверь распахивается. На пороге появляется Анатолий Николаевич. В руках у него книга, а под мышкой какой-то сверток из газетной бумаги.
– Бом! Бом! – продолжают бить часы, и Анатолий Николаевич шагает с ними в ногу.
Он уже стоит рядом с Ясминой и протягивает ей книгу. Затем достает сверток, и из него выпадает букет поломанных гвоздик.
– А вы плохой мальчик, – говорит Ясмина незнакомым голосом. – Вы опоздали. Рабочий день закончился. Библиотека закрыта. Я должна вас наказать.
– Бом! БОМ! – колотит у Ясмины под блузкой разбухшее до размеров церковного колокола сердце. Внизу становится тяжело и сладко.
Освещение по щелчку гаснет. Ясмина чувствует, как мужская рука бережно, но в то же время властно берет её за подбородок и притягивает к себе.
– Так накажите меня! – шепчет Анатолий Николаевич и стискивает губами Ясину мочку уха.
…Ясмина издала тихий, но сладкий выдох. Она часто и громко дышала. Зрачки расширились так, словно она чем-то напугана. Губы налились соком и пульсировали. Она бросила хищный взгляд на своё отражение, улыбнулась, встала и как-то очень по-будничному пальцами ног подняла свалившийся на пол блеск и отшвырнула его в сторону.
Яся сидела на стуле посреди коридора. В ногах, словно старая больная собака, съёжилось пальто. Один сапог был расстёгнут до половины, и нога в нём смотрелась как недоочищенный от шкурки банан. В руках Яся сжимала сливового цвета беретик с вышитыми колокольчиками. От напряжения костяшки пальцев побелели, а по ногтям расцвели лиловые полосы.
– Дура, дура! – шептала она в пустоту комнаты. – Дура! Дура! Дура…
Потом она встала, сделала резкий шаг и, запнувшись о сапог, рухнула ни линолеум. Челюсть щёлкнула, словно выключатель, и Яся потеряла сознание…
…Этим утром в библиотеке был особенный свет. Через ржавчину листьев солнце проливалось на стену прозрачной карамелью, раскидывало причудливые тени на стеллажи и прыгало пятнами по столам.
Но видела это только Ясмина. Она вообще сегодня ощущала всё как-то иначе. Привычный запах отвратительного растворимого кофе преобразился в утонченный аромат эспрессо. Бесцветные стеллажи, всегда такие суровые и мрачные, были приветливы и с удовольствием отдавали нужные книги. И даже противно скрипящий стол в третьем ряду лишь деликатно покряхтывал.
Ясмина сидела за библиотечной стойкой с прямой спиной, в простеньком, но изящном замшевом платье. На груди была приколота брошь в виде кленового листа, и иногда расшалившийся солнечный луч отталкивался от неё и прыгал на лысину старого академика – единственного читателя зала специальной литературы в столь ранний час.
