Старший прапорщик Толик Смолин, сидящий за рулем «уазика», считает, что все прочие водители должны пропускать милицейские машины и на красный сигнал, причем даже в то время, когда последние не включают «мигалку» с сиреной, чтобы предупредить о своем появлении. Просто смотреть во все глаза обязаны – не видно ли где ментовской машины... Такое мнение у Толика сложилось оттого, что он очень себя и свои погоны уважает. Давно служит, когда-то с папой-старшиной начинал, под его надежным крылышком, привык к этому своеобразному уважению, в глубине души понимая, что оно, по сути своей, может быть лишь слабым утешением, пригодным для личного пользования, но не более. Знает, что не слишком уважают его погоны другие, потому и особенно хочется уважать себя самому.
Рядом сидит Коля Рыбин, защелкивает и снова открывает наручники – временами замок заедать стало, в прошлое дежурство «окольцевали» одного азера, так пришлось тому четыре с половиной часа в наручниках провести, потому что замок открываться не хотел. На заднем сиденье ворочает толстым задом Миша Хрищенко, тяжко скрипят пружины.
Оба они тоже старшие прапорщики. Но возрастом помоложе. Этим и на уважение наплевать. Они как-то иначе живут. Коля-то когда-то даже на заводе работал. Сейчас посмеивается над той жизнью... Его теперь на завод веником крапивным не загонишь... А Миша вообще, кроме милиции, нигде и никогда не работал. До армии, как говорится, «дурака валял», а после армии сразу в райотдел попал. Да его и не поймешь, что он думает, чего хочет. Больше молчит – угрюмый, привычно «тормознутый». Говорит, только когда испугать кого-то хочет, и не всегда к месту. Но дубинкой хорошо орудует – обеденный стол с одного удара проламывает, за что его и ценят...
Рация трещит не умолкая. Если сквозь треск и доносятся слова, то разобрать их трудно. Идут обычные переговоры. Этих переговоров всегда ведется так много, что бывает трудно порой услышать, что обращаются именно к тебе.
– Эх, Толян, давай-ка на базарчик заскочим... – Коля вдруг хлопает себя по лбу, словно с памятью у него стало туговато от трудовых бдений и он вдруг что-то важное вспомнил. И убирает наручники в чехол на пояс – совсем сломал замок и не может уже даже ключ вытащить.
– Семечек захотелось? Всю машину мне заплюешь... – усмехается Толик.
Коля вздыхает:
– Жена заколебала... Картошки ей «привези»... – в последнем слове он подражает солидному голосу жены, почти такому же ответственному, как у Миши.
С заднего сиденья привычно-похоронным голосом вещает и Миша. Его слова звучат авторитетно, как приговор верховного судьи:
– У нас не самосвал... А меньше твоей бабе до следующей смены не хватит...
Теперь Коля улыбается с искренним восхищением в глазах:
– Уж то-очно... Она у меня обширная...
– «Широка жена моя родная...» – пропевает Толик под дребезжание рации и более активное дребезжание «уазика», переезжающего, покачиваясь, как утка, через трамвайные рельсы.
Дальше, за рельсами, на перекрестке двух оживленных улиц, один угол широкого тротуара полностью отдан торговым рядам, разбегающимся в две стороны, – это и есть местный базарчик.
– Вон туда заезжай... – толстым пальцем показывает Коля. Палец заскорузлый, с потрескавшейся кожей. У Коли все пальцы такие, словно он ими каждый день в земле работает. – Через стоянку, за палатки, чтоб со стороны не увидели... А то начальство на обед покатит...
Толик молча заворачивает, проезжает автомобильную стоянку и переваливает за невысокий бордюрчик, присыпанный снегом. Останавливается сразу за одним из павильончиков. Запах, который идет от пластиковых стен, наглядно свидетельствует, что здесь торгуют стиральными порошками и всякой прочей гадкой химией.
– Нормально... – Коля оборачивается в сторону дороги, словно проверяет, насколько хорошо замаскировалась машина от взглядов со стороны. Он помнит, как совсем недавно на разводе давали «крутой втык» одному из патрульных экипажей за излишнюю «любовь» к продавцам с базара.
Коля выходит первым. За ним Миша. Оба осматриваются и синхронно потягиваются. Толик наблюдает за ловкими товарищами, что направляются к рядам, где торгуют картофелем.
Картошкой торгуют в основном пришлые – таджики – и местные – деревенские татары. Последних меньше, потому что у татар хуже покупают. Знают, что большая часть татарских и башкирских земель в области, что к северу от областного центра, радиоактивно заражена, и не все рискуют покупать картошку, не зная, откуда она. Таджики, по слухам, скупают за бесценок картошку в соседней области. Там ее много. И возят на продажу сюда. Хотя, по другим слухам, они как раз с зараженных земель и покупают.
Коля направляется к первому же попавшемуся на глаза таджику. Молодой парень, не по-зимнему чернолицый, словно с испанского курорта только что вернулся. Глаза опасливо бегают – имеет опыт общения с ментами, сразу видно. Старший прапорщик его страх чувствует. И умело этим пользуется. Протягивает руку.
– Что? – спрашивает таджик, хотя хорошо знает, зачем менты приехали.
– Документы... – говорит Коля как можно более угрюмо и жалеет, что Миша такой «долгоиграющий». Произнеси это слово он со своим голосом, торговцу пришлось бы уже срочным порядком штаны менять.
Однако таджику хватает и одного вида грязно-серых мундиров, чтобы оценить ситуацию. Он вытаскивает из кармана целлофановый пакет, долго разворачивает его дрожащими пальцами.
В паспорт вложены остальные документы...
Толик наблюдает из салона машины, откровенно любуясь суровым выражением лиц своих товарищей. Миша не любит разговоров, но очень любит, может быть, больше, чем жену родимую, свою дубинку. И потому постукивает ею по бедру. Это старая привычка... Одни по ладошке себя постукивают, Миша по бедру... С его ростом это получается эффектно. Беда только, когда Миша начинает злиться. Сам как-то жаловался, что вся нога после этого в синяках – никак не научится силу удара соизмерять.
Таджик, торгующий картошкой, тоже бросает время от времени взгляды на дубинку. А Коля тем временем смотрит документы, что-то спрашивает, потом документы убирает к себе в карман. Значит, начинается обыкновенная раскрутка. Оно и понятно: здесь же базар, значит, будет торговля. Молодой таджик начинает что-то объяснять, показывая пальцем...
Напарники возвращаются. Не дожидаясь, пока они сядут в машину, Толик захлопывает свою дверцу и включает двигатель. Старшие прапорщики садятся по местам. Истерично скрипит сцепление – вот же характер у железяки скрипучий!
– Кати во двор... – говорит Коля. – Вокруг соседнего дома, иначе не проехать...
– Чего сразу не взял? – интересуется Толик.
Вертеться по дворам ему тоже не хочется. Народ нынче ненадежный пошел. Любят на брата мента пожаловаться. Посмотрят в окно, наберут телефонный номер и сообщат номер машины...
