Новый год – это прекрасное время для подведения итогов и отличный повод для радости, если, конечно, подбитые за год итоги вас впечатляют и радуют. Увы, в этот предновогодний вечер Олесе радоваться было нечему – неудачи в ассортименте просто преследовали ее в последний месяц. Начать с того, что в ноябре Олесю не взяли в спектакль, в котором она хотела играть, в начале декабря накрылась ее роль в сериале, а за пять дней до Нового года она рассталась со своим молодым человеком. Впрочем, последнее событие, в реестре жизненных неудач, отнюдь не воспринималось Олесей как главная неудача.
Сейчас самым важным был для нее кастинг, в очереди на который Олеся провела уже четыре часа; и если уж и с ним не повезет, ну тогда все – никакого не то что праздничного настроения, а вообще жизни не будет.
– Разве нормальные люди будут назначать кастинг на тридцатое декабря, когда все либо готовятся к встрече Нового года, либо его уже встречают? – фыркнула яркая блондинка в очереди.
Олеся кивнула, внутренне соглашаясь. Она бы тоже сейчас предпочла думать о празднике, а не о том, подойдет ли она в этот мюзикл. И все-таки подойдет или не подойдет?! Одна и та же мысль крутилась в голове дурной каруселью. Олеся оглядела собратьев по несчастью, то бишь конкурентов: лица у соискателей ролей в новом масштабном мюзикле были кислые и тревожные, и вся гигантская очередь, выходящая далеко за пределы телецентра, напоминала (общим выражением лица и витающим в воздухе настроением) очередь в кабинет стоматолога. Впрочем, лица тех, кто покидал зал, в котором шло прослушивание, были еще горестнее.
«Что ж такое там с ними делают?!» – испуганно ойкала блондинка, глядя на очередного несчастного, на челе которого ясно читалось: «Оставь надежду всяк сюда входящий!»
– Не возьмут, ясен пень, не возьмут! – в итоге констатировала блондинка. – Чо я сюда вообще приперлась?
Олеся промолчала, хотя тоже задавала себе такой вопрос.
– А ты на какую роль пробуешься? – поинтересовалась разговорчивая блондинка.
Олеся закашлялась и выдохнула:
– Снежинки!
Получилось, как будто каркнула ворона – хрипло и громко. Блондинка даже испуганно отшатнулась.
– Ты болеешь, что ли? – спросила она после долгой паузы.
– Болею, – чихнула Олеся.
Блондинистая барышня наморщила лоб:
– Ты в подтанцовку пробуешься?
– Нет, в вокал.
– Как же ты будешь петь с таким голосом? – ахнула блондинка.
– Не знаю, – едва не разрыдалась Олеся.
Действительно, как можно петь таким голосом, когда она говорить-то нормально не может? И попробуй убедить этих продюсеров в том, что еще несколько дней назад она пела так, что можно было заслушаться: с переливами, легко беря три октавы. Нет бы прослушивание отложить на неделю-другую, когда Олеся снова будет в голосе! Но кастинг, как поезд, проходил четко по расписанию, тут ждать не станут, кто не успел – тот опоздал. У Олеси даже возникла недобрая мысль: вот бы сейчас случилось что-нибудь этакое, что могло бы гарантированно отменить кастинг – например, нашелся бы какой-нибудь добрый волшебник или просто хороший человек, который бы позвонил куда надо и сообщил, что здание продюсерского центра… заминировано! И всем надо быстрее из него бежать, а кастинг провести после праздников; но эти опасные мысли шли вразрез с Олесиным воспитанием и совестью, а посему она смирилась с жестокой судьбой, тем более что было уже и поздно – девушка-ассистент выкрикнула ее фамилию: «Цветкова!»
И несчастная Олеся Цветкова на полусогнутых ногах поковыляла в зал. Увы, ей удалось спеть только первый куплет любимой песни. Когда она, превозмогая дикую боль в горле, заголосила, изо всех сил стараясь петь проникновенно, лицо главного продюсера исказилось, как от зубной боли.
Он взглянул на Олесю с какой-то брезгливостью и махнул рукой:
– Все понятно, достаточно.
«Ну что вам понятно? – Олеся укоризненно посмотрела на него. – Что вам может быть понятно? Что у меня температура тридцать восемь, но я все-таки притащилась на ваш кастинг, потому что он ох как важен для меня?! Или, может, вам ясно, что Сергей разбил мою жизнь, и мне теперь не то что петь о любви, а вообще слышать о ней тяжело?»
– А можно я допою до конца? – робко спросила Олеся и сразу поняла, что лучше было не выступать с подобным предложением.
Самый главный продюсер хмыкнул:
– А кто вам сказал, девушка, что вы умеете петь? Этот человек оказал вам плохую услугу.
Олеся переминалась с ноги на ногу, ей хотелось рассказать этому главному хаму и остальным членам жюри, что на самом деле она петь умеет, а просто так сложились обстоятельства, что сегодня она не в голосе. Но по их усталым, равнодушным лицам было понятно, что им это неинтересно. Тем более что в очереди рвались в бой еще сто пятьдесят более удачливых соперниц. Олеся развернулась и побрела восвояси. Отказ на кастинге был еще одним подарком судьбы в общую праздничную корзину к Новому году, доверху наполненную неудачами.
Почувствовав, что температура поднимается, Олеся забрела в кафе телецентра, чтобы выпить горячего чаю. Она примостилась за столиком и вдруг обмерла: в зал вошла сама Лиза Барышева – знаменитая артистка и телеведущая. Вернее сказать, Лиза не вошла, а вплыла павою, этакое диво дивное с нарощенными волосами до попы и ресницами, закрывающими пол-лица. А за Лизой в кафе вошел тот самый главный продюсер, отказавший Олесе в мюзикле ее мечты. Увидев Барышеву, он ринулся к ней и принялся что-то игриво нашептывать. По всему было видно, что стоит Лизе только подмигнуть ему, и он отдаст ей любую роль в мюзикле. Олеся почувствовала обиду – любому дураку понятно, что у Лизы нет голоса. Она не поет, а мяукает, как кошка, компенсируя ослепительной внешностью и обаянием отсутствие вокальных данных. И тем не менее Лиза петь не стесняется, как телевизор включишь – она тут как тут, мяукает во всех шоу. Конечно, если у тебя грудь третьего размера, зачем тебе голос? Кого в наше время это вообще интересует?
Лиза фамильярно потрепала самого главного продюсера по щеке и удалилась, гордо выступая в образе королевишны экрана.
