Меня зовут Блю. Это значит «синий». Но не синий цвет любимой юбки, не бирюзовый, как драгоценные камни, не чернично-синий или не синий, как лак для ногтей. Нет. Блю – это синий цвет горьких слез, синий, как недосягаемая птица счастья. Синий, как ветер, как океан, как радуга. Темно-синий цвет неба, затянутого грозовыми облаками. Именно этот цвет подарил мне имя. Итак, я – Блю.
Мое второе имя – Вэнити. То есть Тщеславие. Мои родители выбрали его для меня, потому что считают, что нами всеми руководит одно тщеславие. Не будь его – мы бы жили в постоянном страхе и отчаянии по отношению к окружающим и еще больше – к самим себе. Не будь тщеславия, люди бы прятались в своих четырех стенах, не решаясь даже в зеркало посмотреть. Мама с папой говорят, что тщеславие – вещь не всегда только хорошая, но оно манит и привлекает. Это нечто, что может обогатить ум человека, опьянить его душу, заставить его сгорать от желания, стремления к совершенству.
Но когда я смотрю в зеркало, я вижу лицо без всякого выражения. Бледную кожу и невидящие глаза. Длинные волосы, растущие прямо из черепа. Я не тщеславна. И мне плевать.
Вы спрашиваете, когда я решила убить этого человека. Я точно знаю, когда приняла это решение. Вы спрашиваете, почему я решила убить его. И это я тоже прекрасно знаю. Вы спрашиваете, когда я перестала говорить. На то свои причины, доктор. Вы спрашиваете, почему. Я объясню позже. Я объясню все. Хотя не могу позволить себе быть хаотичной. Нужно начать с самого начала.
Итак, позвольте мне рассказать вам кое-что. Позвольте мне рассказать вам историю тринадцатилетней девочки, которая застрелила взрослого мужчину. Ах да, и женщину.
Я закрыла уши ладонями, потому что тишина, царящая во мчащемся на полной скорости автобусе, стала невыносимой. Дейзи обернулась и уставилась на меня. Стала разглядывать мои ладони, которыми я закрыла уши. Я перевела взгляд на грязный пол. Слишком много людей по нему прошли. Слишком много запахов сразу же ворвалось в мои ноздри, слишком много запахов слишком многих людей. Слишком много мечущихся душ сидело на сиденье, где теперь сидела я.
– Прекрати, – быстро пробормотала Дейзи, а затем снова повернулась к окну. Я убрала ладони. Когда автобус остановился, от пронзительного визга тормозов у меня побежали мурашки по коже. Двери открылись. Я крепко сжала книгу, лежащую на коленях. Темнокожий мужчина в шляпе и костюме уставился на меня. Я посмотрела на него. Его темные глаза казались туннелями в ночь, и я задумалась, куда они могут вести. Он нахмурился, а затем закрылся газетой, которую держал в руках. Но я все равно смотрела на него не отрываясь, до тех пор пока спустя час Дейзи не сказала, что пора выходить. Я взяла чемодан и спустилась по ступенькам из автобуса. На противоположной стороне улицы виднелся переполненный мусорный бак. Наверное, мусор не вывозили уже не первую неделю. Вокруг все было жутко серым. Между похожими друг на друга серыми блочными домами, стоявшими сплошной стеной, выделялось одно-единственное высотное здание. Судя по всему, когда-то стены его были выкрашены в розовый цвет, хотя сейчас оно скорее было цвета мертвой плоти. В его выбитых окнах виднелись обрывки занавесок, которые трепыхались на сильном ветру. Завороженная этим видом, я застыла посреди тротуара. Представила, как в одном из окон показался незнакомец и помахал мне рукой. Никогда не могла устоять перед заброшенным зданием.
– Блю, давай ты поковыряешься в себе потом, а? – подбежав ко мне и схватив за руку, сказала Дейзи. Она быстрым шагом пошла по тротуару, не отпуская меня, поэтому мне пришлось бежать, чтобы успевать за ней. Ее мертвая хватка жгла запястье. Ненавижу, когда ко мне прикасаются. Просто когда кто-то трогает меня, мне кажется, что душа этого человека проникает в мое тело сквозь поры, просачивается в кровеносные сосуды и так далее. А я терпеть не могу чувствовать души других людей; ненавижу – у меня своя душа есть.
– Да сколько же можно, Блю! Я уже тебя тысячу раз звала! Опять не успели дорогу перейти! Я устала повсюду таскать эти чемоданы сама. Вот доберемся до отеля – и делай тогда, что хочешь!
У Дейзи свалявшиеся жидкие волосы, она их редко моет. Впалые щеки, большие яркие глаза. Она выглядит по меньшей мере лет на десять старше своего возраста и совершенно не похожа на меня. Мои волосы длинные и черные. Я, как ворон, могу сразу окинуть и просканировать взглядом место, в котором оказываюсь. Я – ее дочь, которой Дейзи хотела бы, чтобы у нее не было. Я как засохшая болячка на ее коже, которая заживет, только если она перестанет каждый раз ее расцарапывать.
У меня была мама, книги, и в глубине души я думала, что все в этом мире хорошо. Я пыталась цепляться за эту идею – да, мир прекрасен, Блю, мир прекрасен. Но сложно цепляться за надежду, когда она так часто поворачивалась к тебе спиной.
Мы прошли по улице. Показались еще несколько заброшенных домов. С того момента, как мы (последний раз) уехали из этого места, их стало больше. Но рассмотреть их как следует у меня не вышло, потому что Дейзи шла слишком быстро и по-прежнему крепко держала меня за руку. Я узнала несколько магазинов, заметила знакомые скамейки, и деревья, и фонари. Потому что я могу видеть все. Но никому об этом не рассказываю. Это мой секрет. Но вы ведь мой доктор, а значит, как я понимаю, мне нужно вам доверить все свои секреты. Хотя нет, всех своих тайн я вам открывать не собираюсь. Но скажу достаточно, чтобы заставить задуматься.
Например, что я могу видеть в темноте и с закрытыми глазами. Я могу видеть все насквозь. Людей, предметы, небо. Я вижу человека насквозь через его взгляд, знаю, о чем он думает. Я знаю Бога. Я видела Его. Я знаю Сатану. Я и его тоже видела. И пила с ними чай. И нет, я не сумасшедшая. Нет. У меня есть доказательства. Сатана, например, поинтересовался, пью ли я чай с сахаром, и мне нет смысла об этом лгать. Да и зачем? А вот Бог не предложил мне ни сахара, ни молока. Просто протянул чашку, и все.
Когда мы подошли к мотелю, Дейзи наконец отпустила мою руку. Нас приветствовала огромная вывеска с надписью: «ОТЕЛЬ ПАЛАС». Мне пришлось идти первой, как обычно. Дейзи боялась, что если бы вошла передо мной, я бы сбежала.
Ковровое покрытие под ногами было песочного цвета. Толстый мужчина за темно-коричневой стойкой даже не поднял головы, не заметив нас. Только когда мы подошли к стойке, он медленно выпрямился. Я сразу знала, что он не хочет разговаривать. Я видела.
