В кровавой бойне мировой
Бессмысленной войны
Убийц готовят короли
И русские цари.
Ты был наивный паренёк,
Над книжкою мечтал,
Прекрасной даме мадригал
В тетрадку ты писал.
Гаврила Принцип – террорист
В Сараево стрелял.
Кликуш безумных русский царь
Безвольной жертвой стал.
И вот, ты, брошенный в окоп,
Готов бежать в штыки
На бастион, под пулемёт.
О Боже, помоги!
Романтик должен озвереть
И предъявить свой счёт.
Так цепи рабства разорвёт
Ужасный зверь – народ.
Сонный уездный городок копил зажиточный жирок – умели жить купчины и купчишки – кому надо свезли в столицу подношение и железнодорожная магистраль, связавшая империю из конца в конец – от Балтийского моря до Тихого океана, прошла через их город на берегу большой реки, где они уже давно обзавелись своими пароходами. И делали они спокойно свой гешефт и имели с него хороший профит, снабжая всю Сибирь своими знаменитыми скрипучими сапогами и подобрав хлебную торговлю среднего Прикамья под свою биржу. И строили они со своих доходов особняки, похожие на небольшие дворцы, и дачи в стиле модерн и на развитие города у них после этого оставалось – и на дизельную электростанцию и на водопровод и на женскую гимназию с первым в стране реальным училищем, тоже. И ни какие геополитические катаклизмы не могли этому помешать – по причине удалённости сего богоспасаемого града от государственных границ. Но пришла из столиц война гражданская и прокатились её фронты по Сарапулу аж несколько раз и пострадал в той кровавой каше каждый четвёртый житель и, в основном, не от контрразведок враждующих армий, а от соседей, сводящих старые счеты и вымещавших давние обиды под барабанный бой классовой борьбы – волокли просто в ближайший лог и там кончали – в меру своей садистской фантазии.
И вот прошёл с той поры целый век и стёр из памяти многое, а многое и специально замалчивалось – по причине несоответствия официальной картине диктатуры победившего пролетариата. Это я о восстании ижевских и воткинских рабочих против большевиков, которое коснулось краем и Сарапула, к уезду которого оба завода и были приписаны.
Без малого три четверти прошедшего века гражданская война прославлялась, как время революционных героев и их лихих подвигов, но кому то довелось тогда просто выживать, детей растить, а кто то и любовь свою тогда встретил и молил Бога уберечь её от пули.
***
Александр – молодой человек среднего роста с кавалерийскими усиками и в военной форме без знаков различия шёл прогулочным шагом по тенистой улочке, поглядывая временами на меняющиеся цвета заката.
Ещё один день идёт к концу, проведённый в прогулках вдоль Камы, в осмотре творений вятского архитектора Чарушина и его столь же даровитых коллег – одних церквей больше двух десятков, в беседах с обывателями о столичной политике и о местных слухах, посещении лавок и других заведений для приличной публики, где ему не довелось много потратить – по причине ограниченности своих средств. А в неприличные заведения, коих в городке тоже хватало, уже не тянуло, поскольку в сердце его поселилось нежное чувство к доброй и скромной сестре милосердия из местного госпиталя – Леночке, благодаря заботам которой он встал на ноги много раньше, чем ожидали доктора.
Александр не был кадровым военным – до войны он преподавал французский и немецкий языки в Тобольской гимназии и пописывал временами в местной газете. Поддавшись общенациональному порыву в 1914-м году, он записался в вольноопределяющиеся, закончил краткосрочную школу прапорщиков, но благодаря своему деду – сибирскому казаку он с детства стал лихим наездником и с учётом этого был направлен в драгунский полк с присвоением звания корнета, что уже соответствовало подпоручику в пехоте. Что вызвало определённое недовольство однополчан – выпускников юнкерских училищ, но юный филолог быстро заслужил среди них популярность своей лихостью, став охотником за языками и «перепахав» с этой целью тылы супротивной австрийской дивизии. Ему долго везло, пока бутылочная бомба, брошенная его подчинённым без должной выдержки после вырывания кольца, не была возвращена венгерским гонведом назад с последующей контузией и несколькими осколочными ранениями. И было бы это для корнета совсем фатально, если бы неудачливый гранатомётчик не прикрыл командира собой в последний момент. А так, привезли его в тыловой госпиталь, подлечили, отпуск по ранению дали. Пока был на излечении, получил письмо о смерти единственного оставшегося близкого родственника – отца. Поэтому он решил провести весь отпущенный на восстановление сил срок поближе к своей пассии.
Вот и небольшой дом – обшитый досками пятистенок, в котором он снимает комнату у местного интеллигента – телеграфиста Николая. Пройдя скрипучую калитку и погладив на крыльце ласковую хозяйскую собачёнку, Александр открыл дверь в сени и прошёл к свому временному обиталищу – за дверной ручкой торчала свежая газета. «Какой разлюбезный у меня лендлорд!» – отметил квартирант.
Войдя в комнату и повесив свою фуражку на вешалку у двери, наш герой усаживается на диван и, развернув газету, углубляется в чтение. Спустя какое то время раздаётся стук в дверь.
– Входите, не заперто!
Входит Николай в форменной одежде связиста.
– Здравия желаю, господин корнет!
– Добрый день, Николай Васильевич. Я положил вам на бюро сажень керенок – за мою комнату.
– Напрасно беспокоитесь, друг мой. Не в моих правилах наживаться на служивых людях, проливших свою кровь за Отечество. Что продали на сей раз, если не секрет?
– Не поверите. Плачу с гонорара – честно заработанное.
– Вот как! И какой же из своих талантов вы употребили?
– Даю частные уроки французского соседу Максиму. Дабы наша прекрасная Елена не огорчалась неудами, которые её братец носит из реального училища.
— Дело сие богоугодное. А что нового пишут в газетах?
— Новости весьма любопытные – из Казани. Прогнали чешские легионеры большевиков и болтуны из учредиловки уже делят власть. А о чём стучит телеграф?
— Много чего стучит. Властей теперь в России-матушке много и все грозные. Вот, на ижевском заводе некий «Союз фронтовиков» взял большевиков в совете за лацканы.
— Любопытно! Бросили герои фронт, но замашки свои митинговые, как и оружие, с собой привезли.
— Посетил я, давеча, большевистский митинг – орут благим матом о гидре контрреволюции. Все комиссары приблудные. Один Седельников местный – с детства его знаю, как отъявленного хулигана и хама.
— Не на долго их хамская власть. Квалифицированным рабочим их уравниловка нужна, как собаке палка. Знаю я сколько получали они на казённом заводе при государе-императоре. Прости, Господи, этого болвана.
