Жизнь писателя Алексея Дмитриевича Пашкова переменилась, когда порог его комнаты переступил человек, назвавшийся Виктором Сайкиным, членом попечительского совета при одном крупном московском издательстве. Пашков удивился, он никогда не слышал о попечительских советах при издательствах, кроме того, писателю с трудом верилось, что его имя еще кто-то помнит.
Он пропустил гостя в комнату и предложил свое кресло, разглядывая дорогой твидовый пиджак посетителя и яркий шелковый галстук с абстрактным рисунком. «Красть у меня все равно нечего», – решил Пашков, и волнение немного улеглось. Гость поерзал в кресле, закинул ногу на ногу, спросив разрешения, закурил и начал вежливо расспрашивать Пашкова о жизни и здоровье. Пашков честно отвечал, что все плохо, и стал гадать, зачем к нему явился этот щеголеватый мужчина.
– Да, есть грех, забываем мы о заслуженных ветеранах литературного производства, – сказал Сайкин.
Пашков сморщился. Роль ветерана производства ему претила, своих заслуг перед литературой он припомнить не мог. Глядя то в серый потолок, то на рассеянный свет весеннего солнца за окном, то на яркий галстук посетителя, он сгорбился на стуле, думал и не мог решить, какая нелегкая занесла к нему этого Сайкина.
– Время сейчас такое, людям не до вечных ценностей, все суета, поиск мгновенной выгоды, – говорил Сайкин. – О тех, кто стоял у истоков, если хотите, современной сегодняшней литераторы, мы, к сожалению, не помним.
– Да уж, – сказал Пашков не к месту. – Не помним.
– Но мало-помалу все встает на свои места, – продолжил мысль Сайкин. – Приходит время отдавать долги.
– Простите, вы в газете в прежние времена не работали? – перебил Пашков.
– Нет. А с чего вы это взяли?
– Ну, фразы у вас какие-то, – Пашков зашевелил пятерней, – Какие-то штампованные.
– Вот оно, чуткое писательское ухо, – одобрил Сайкин неожиданное наблюдение. – Вращаюсь среди чиновников. Поневоле наберешься от них бюрократизмов, всяких штампов. Вы с живым русским словом дело имеете, А мы несколько… – Сайкин откашлялся, – Закостенели мы несколько. Ну, да будем исправляться. Под вашим влиянием.
Сайкин снова откашлялся, закурил новую сигарету и начал объяснять Пашкову задачи попечительского совета, главной из которых остается помощь, в том числе и материальная, писателям преклонного возраста, переживающим нелегкие времена.
– Ведь вы нуждаетесь? – спросил Сайкин, заглядывая в глаза Пашкову. – Впрочем, кто сейчас не нуждается. Так вот, уполномочен выдать вам некое единовременное пособие. – Он вытянул из внутреннего кармана пиджака белоснежный конверт. – Обойдемся без формальностей, без всяких там расписок и подписей. Деньги невелики. Это скорее не материальная помощь, а знак того, что о нас помнят.
Сайкин протянул конверт Пашкову. Взяв конверт, Пашков попробовал на ощупь, толстый ли, наконец, чувствуя на себе доброжелательный взгляд Сайкина, открыл его и увидел несколько крупных купюр.
– Я же говорю, деньги невелики, – улыбнулся Сайкин. – Это просто знак внимания. Не более того.
На языке Пашкова вертелся десяток вопросов, но все они были как-то не ко времени. Он сложил конверт вдвое, встал со стула и, убрав его в дальний ящик стола, вернулся на место. Сайкин продолжал улыбаться.
– Так, значит, обо мне еще кто-то помнит? – спросил Пашков.
Он был растроган. Первое недоверие к Сайкину почти исчезло.
– Я думал, в этом сундуке с нафталином, – Пашков обвел взглядом комнату, – меня никто не найдет. Искать никто не будет.
– Как же, чтобы вас и не помнить? – удивился Сайкин. – Конечно, вас помнят. Правда, не многие. У вас, если не ошибаюсь, опубликована только одна книга?
– Да, только одна-единственная книжка. Рассказы и повесть. Очень давно дело было. Тираж большой по нынешним временам, но что толку.
Пашков вздохнул. Говорить о своей единственной опубликованной книжке ему не хотелось.
– Понимаю, – Сайкин склонил голову набок. – Но наступают другие времена. Писатели возвращаются к нам. То, что хранилось под спудом в силу, так сказать, объективных обстоятельств, теперь занимает почетное место на книжных полках.
– Не знаю, не знаю, какое там место кто занимает, – усомнился Пашков и достал из мятой пачки папиросу. – Я отстал в этой области.
– Жаль, что отстали, литературный процесс набирает обороты. – Сайкин сделался серьезным. – Но мне почему-то кажется, что все эти годы вы не сидели, сложа руки. В вашем рабочем столе наверняка есть вещи, которые заинтересуют издателей. – Сайкин посмотрел на колченогий стол у окна. – Вижу, его прямо распирает от рукописей. Да, пора бы вам возвращаться в литературу.
– Было б с чем возвращаться. – Пашков поскреб затылок. Он верил и не верил в свою удачу.
– Не прибедняйтесь, вижу, – Сайкин продолжал смотреть на письменный стол, – вы не зачехлили пишущую машинку. Значит, работаете и по сей день. Правильно. И вы дождались своего часа. Правда, ничего конкретного я пока обещать не могу. Нужно посмотреть, посоветоваться со специалистами. Знаю, вы относитесь с уважением далеко не ко всем литераторам. Но, уверяю, сейчас ситуация в издательском деле меняется к лучшему. Появилось много новых людей, грамотных и, главное, честных.
Сайкин ушел от Пашкова, держа под мышкой папки с повестью и рассказами.
– Это не лучшие мои вещи, но они мне по-своему дороги, – сказал Пашков, провожая Сайкина до входной двери.
– Это неважно, лучшие не лучшие, главное, убедиться, что ваше перо не затупилось. – Сайкин потряс руку писателя и обещал зайти через неделю.
* * *
Сайкин не обманул, появился в комнате Пашкова в назначенный срок.
– По сущности я идеалист, – сказал Сайкин, устроившись в кресле. – Всегда думал, если человек пишет что-то толковое, то и печататься можно. Увы… Я слишком обольщался, – Сайкин закурил и попросил чашку кофе.
– Так я и знал, – сказал Пашков, когда кофе был допит, – Моя писанина по-прежнему никому не нужна.
– Не огорчайтесь. Как известно, выход есть из любого положения.
Сайкин встал с кресла, прошелся от окна к двери и обратно, сдвинул в сторону горшок с комнатным растением, уселся на подоконник. Сайкин начал говорить. Его выступление продолжалось добрых четверть часа.
– Словом, вы предлагаете мне отказаться от своего авторского права на мои, если так можно выразиться, произведения, передать это право вам? – ошарашено спросил Пашков, когда Сайкин закончил.
– Вы правильно схватили суть моего предложения.
Сайкин сидел на подоконнике, вытянув ноги и стряхивая пепел сигареты на давно немытый пол. Он изучающим взглядом смотрел на писателя, словно прикидывая, сколько стоит этот субъект с серым лицом затворника, вернее, не он сам, а та писанина, что покоится в шатком письменном столе, на полках и антресолях. Сколько стоит та писанина, которую этот серый книжный червь еще способен сочинить. Итак, сколько? Судя по нищенской обстановке комнаты, недорого. Хотя это совсем не главное.
