Эпидемия промчалась, собрав свою дань. Жизнь снова входит в привычное русло. Но несколько человек случайно или намеренно оставили при выписке в законсервированном госпитале. Теперь они должны самостоятельно найти выход, что оказывается делом совсем не простым.
В палате пусто и тихо. Лишь с равномерным бульканьем вырывается кислород в аппаратах Боброва. Свет выключен. Я смотрю в окно и, кажется, что серое марево, висящее по ту сторону, лениво перетекает в помещение, приносит с собой сырость и липкий озноб.
– Помогите! – разрывает тишину надрывный, на грани истерики голос. Я срываюсь с места. В соседней палате, безуспешно борясь с простынями, плачет девушка. Совсем еще молоденькая.
– Ну-ну, успокойся, давай помогу, – я разматываю стянувшую щиколотки простыню, – ты, наверное, в детстве всегда попадала ногой в пододеяльник?
Девушка всхлипывает, прижимая к лицу кислородную маску.
– Как тебя зовут,– спрашиваю ее.
– Кира.
– Ты где-то учишься, Кира?
– Да, в другом городе, на юрфаке, уже на четвертом курсе. Но нас перевели на дистант из-за эпидемии, и я приехала к родителям. Собрались с друзьями на вечеринку. Думали, ерунда все, что по телевизору говорят, что с нами может случиться, все молодые, здоровые. А оказалось… вот.
Кире очень неудобно говорить, она то и дело поправляет кислородную маску.
– Давай-ка мы это уберем, – предлагаю я.
– Что вы! Мне сказали нельзя. У меня низкий кислород в крови.
– Я думаю с тобой уже все хорошо. Выглядишь ты вполне здоровой. Можем вместе дойти до поста медсестры, померить сатурацию.
Кира доверчиво кивает и, опираясь на мою руку, поднимается с кровати. В коридоре висит все та же серая муть, что и в палатах. Всегда удивлялась, какой умник решил окрасить стены до половины в болотно-зеленый цвет. Мы аккуратно обходим в беспорядке стоящие каталки, штативы для капельниц. Кира болтает без умолка, но я не слушаю ее. Видимо, она из тех, кого беспрерывная болтовня успокаивает в период страха. В свете тихо гудящих кварцевых ламп ее лицо кажется мертвенно-бледным.
– Ой, – резко останавливается Кира, ухватив меня за руку. Впереди, уставившись в стену, неподвижно застыла фигура. Я окликаю ее. Она отзывается. Это женщина лет 65 – 70, полноватая, одетая в одну ночную рубашку. Взгляд слегка тревожный и растерянный. Она улыбается нам:
– Я звала медсестру, хотела попросить померить давление, никто не отозвался. Вот кое-как вышла сюда, жду уже… долго, но никого нет. Хотя в это время обычно капельницы ставят.
Я беру женщину под руку:
– Ну, давайте поищем кого – нибудь из медперсонала вместе, присоединяйтесь к нам с Кирой. К вам как обращаться?
– Валентина Сергеевна.
– Вы здесь одна лежите или с кем-то из родственников?
– Слава богу, одна. Хотя дочки тоже заболели, но в легкой форме, лечатся дома.
– И сколько у вас дочек?
– Трое.
– Ничего себе, – я аккуратно направляю женщину к лестнице,– наверное, переживают за вас.
– Конечно, по несколько раз на день звонят. Ой, – спохватывается Валентина Сергеевна, – мне надо в палату, халат накинуть, не буду же я так разгуливать по больнице.
Ой, как некстати. Нам бы побыстрее спуститься. Знать бы еще, на каком мы этаже…
Путь за халатом и обратно к лестничному пролету не длинный, но с каждым шагом я узнаю все больше нужной мне информации. Мила и Леся – погодки, их взросление пришлось на взбалмошные 90 – е годы. Все было: и кислотно-зеленого цвета волосы, и тяжелый рок, и лосины с каблуками. Леся даже пробовала курить. Но Валентина Сергеевна смогла дать девочкам хорошее образование и удержать их от «скользкой дорожки». Надюша – поздний ребенок, взлелеянный. И имя у нее такое – мамина опора в старости. Умницы девочки выросли, красавицы, и дети у них хорошие. И любит Валентина Сергеевна возиться с внуками, собирать по праздникам большую семью за общим столом. А еще любит свой маленький, но уютный, весь в цветах, сад. И так красиво, с такой нежностью рассказывала Валентина Сергеевна о своей жизни, что мне стал чудиться аромат чайных роз, перемежающийся с запахом яблочного пирога.
В следующую секунду, стремительно распахнув лестничную дверь, из коридора на нас буквально налетела молодая женщина. Спортивное телосложение, из одежды – легкие брюки и майка, на ногах только носки, чуть взъерошенные волосы, прямой, даже с вызовом, взгляд. На вид сильная женщина, но такие, по моему опыту, ломаются первыми.
– Что происходит? Где персонал? – начинает она сходу, не извинившись и не поздоровавшись, – я хотела позвонить, но ничего не получается.
– Это – внутренние телефоны, вы никуда по ним не дозвонитесь.
– Но это тоже не работает, – предъявила она совершенно бесполезный здесь смартфон.
– Не работает, – соглашаюсь я, – здесь специальная медицинская аппаратура, она срабатывает, как «глушилка».
– Что за бред?! – выдает она, но спорить не решается, неуверенная в своей правоте, – вы знаете куда идти?
– Думаю, да.
– Ну, ведите, – нетерпеливо фыркает женщина и шлепает себя по плечу.
– Комар, – сообщает она нарочито растянуто, видя мой настороженный взгляд.
Я согласно киваю. Надо будет взять на заметку. Нет здесь комаров, даже они здесь не выживают.
Мы спускаемся по лестнице не торопясь. Валентине Сергеевне тяжело идти, она поминутно и надолго останавливается, чтобы справиться с одышкой.
– Как вас зовут? – спрашиваю у новой попутчицы.
– А нам обязательно знакомиться?
– Ну, раз мы путешествуем по этим коридорам все вместе, а послушать музыку вы не можете, по причине того, что ваш смартфон сдох, почему бы и нет? Это вот – Кира, она студентка юрфака. Это – Валентина Сергеевна, она пенсионерка и любит проводить время в саду или баловать внуков разными вкусностями. А вы?
– Арина, – помолчав, отвечает женщина, – мастер спорта по самбо и тренер детской сборной в средней возрастной группе. У меня, между прочим, соревнования «на носу». Я так старалась не свалиться, тянула до последнего. У меня ведь и температура небольшая была, и с дыханием проблем не было. Я, может, еще успею до соревнований пройти тест и сдать анализы? Через сколько дней готовы результаты? – спрашивает она, почесывая запястье.
Я прикладываю палец к губам. Тсс… Мое внимание привлекает негромкий скрежет, и доносится он из-за двери. Осторожно захожу в отделение. Конечно, я узнаю это место – это бывшая терапия, 4 этаж. Моя команда следует за мной. Мы стараемся не наступать на разбросанные повсюду невскрытые шприцы, какие-то обломки, осколки пластика. Подхожу к посту дежурной медсестры, и что-то болезненно сжимается внутри. Именно здесь было мое рабочее место в период эпидемии.
