Разглядывать чужие вещи в чужой комнате – занятие непривычное, но это… как-то бодрит… Я приоткрыла дверь в мастерскую своего соседа, художника, осторожно (у него такой развал) вошла и включила свет. Люблю разглядывать готовые картины, еще не проданные, и даже эскизы или неоконченные работы.
Так, вот эту картину я вообще не видела, поглядим-ка. (Лучше бы я ее и дальше не видела, часто потом думалось мне. Вот стремишься, стремишься найти таинственное приключение, а ведь такая мечта может сбыться, но это не так, чтобы гарантировано весело и приятно. То есть найти приключение или нарваться на него… Будешь как хоббит, устремившийся в неведомый путь и так часто с тоской вспоминавший потом уют родного дома). Я закрыла форточку и начала, как знаток, изучать картину. Ну не как знаток, как соседка знатока. Так вот, как соседка знатока, я хочу спросить: неужели у нас покупают или заказывают только такое нечто? На нее смотришь, и «чем дальше, тем страньше»…
Отвлекусь немного и вернусь на полчаса назад. Чудесное это время – предновогодний вечер. Лучше всего не сам праздник с застольем и весельем, а вот это ожидание. Снег, снег… Ждешь чего-то таинственного, словно перейдешь рубеж, и новом году начнется действительно новая жизнь. И что странно: это острое, захватывающее ощущение, что завтра начнется нечто сказочное, волшебное… Ведь никогда не сбывалось. Разве что в самом раннем детстве, когда я просыпалась раньше взрослых и с сестрой прокрадывалась к елке. Мы собирали все подарки и тащили к себе в комнату, разглядывали, начинали играть. Даже если просыпались в пять утра, если хотелось спать. Но сейчас, как ни радуют подарки, даже самые необыкновенные и долгожданные, на реальный поворот судьбы это не тянет. И все равно не могу не ждать чуда. Раньше, когда я читала Цветаеву: « Новый год я встретила одна…» я относилась к этому чувству с жалостью и некоторым недоверием. И первый раз в жизни такое случилось со мной. У родителей болеет мой младший брат, сестра уехала с женихом в Питер. Бабушка полвечера просидит за компьютером, а потом, как я думаю, выпьет немного коньячку и заляжет спать.
…Метель, метель… Летят белые кареты с вьюжными лошадьми, вереница белых слуг тянется за ними. Завернул ветер в другую сторону, и закружились снежные фрейлины и кавалеры на новогоднем балу между небом и землей…
Я стою в темной комнате у окна и гляжу вниз. Фонари желтеют тут и там в этом океане снега, темноты и одиночества. Ощущение таинственности, неожиданного подарка от жизни (а с чего бы, собственно) шевелится в душе. И будет это ощущение шебуршиться и царапаться до завтрашнего вечера, пока не станет очевидно, что в новом году все идет как всегда.
- Алина, можно тебя на минуточку? – позвал меня из-за двери Николай Ильич. Он шуршит какими-то пакетами или обертками. Отлично, обожаю подарки. Я тоже припасла. Мужчинам (родным и близким, я имею в виду) я обычно дарю носки. Но сосед по коммунальной квартире - другое дело. Я бы долго мучилась в раздумьях, но наши изредка прорезающиеся спонсоры подарили нам на работе каждому по бутылке шампанского - знающие люди говорят, неплохого. Я не пью, но отчего же не порадовать хорошего человека. В подарочный пакет я положила еще мехового маленького панду с колокольчиком на шее - для внучки Николая Ильича, Марины. Они собираются уехать и погостить несколько дней у сына Николая Ильича, а его дочь Аня, мать Марины, с ними давно не живет. Она устраивает свою личную жизнь – к счастью, не у нас в квартире. Марина же, инвалид с детства, живет с дедушкой. Николай Ильич – художник, очень хороший и интеллигентный человек. Его картины продаются сравнительно неплохо. Не на авторских выставках, естественно, а в переходах и в, кажется, Измайловском парке. Иногда по субботам, когда Марину он не отводит в специальный детский садик, он оставляет ее под моим присмотром – за что мне постоянно предлагает приплачивать, но я отказываюсь – а сам едет продавать свои натюрморты, пейзажи и сюрреалистические ужасы. Он на все руки мастер. А что делать? Жить-то надо. Он пишет и на заказ, например, портреты или копии известных картин.
Я подхватила пакет с подарками, и вышла из комнаты.
- С Новым Годом, Алиночка, желаю вам счастья, удачи в работе, главное здоровья!
- Да-да, и вам… - я повторила с легкими вариациями все его пожелания. Мы обменялись сумками с подарками и заглянули одновременно внутрь своих пакетов. В моем оказалась бутылка шампанского и коричневый медвежонок с бубенчиком на шее. Спасибо, и вам того же? Да, как люди стереотипно мыслят…
Мы посмеялись над столь бесполезным обменом. Николай Ильич пообещал:
- На день рожденья подарю вам что-нибудь посущественнее!
- Да нет, ничего не надо, правда!
Уходя, он попросил через полчаса закрыть форточку в его мастерской. Мы распрощались, он поднял уже одетую в темно-синюю дубленку Маришку и понес ее к машине – с пятого этажа без лифта. Она рассеянно улыбнулась мне. Колокольчик на шее панды легонько позвякивал, когда Николай Ильич шагал по ступенькам или перенимал Марину поудобнее. Итак, на пару суток я одна - в огромной пустой квартире с высокими потолками, длинным коридором и просторной кухней. Как здорово! Наконец-то могу делать, что хочу - полночи телевизор смотреть, греметь на кухне чайником в такое время, когда добрые люди давно спят. Даже петь могу. Я люблю петь, но слуха нет совсем - из десяти нот не попаду и одного разу, разве что случайно. Я пошла в мастерскую. В коридоре кое-где отлетают паркетины, на шкафах нагромождены рулоны эскизов, лыжи и старые кастрюли... ну и ладно, все равно квартиру свою я очень люблю. Комнаты мы друг от друга не запираем, а сомнительные личности у нас не появляются.
Картина стояла перед мольбертом, а на мольберте была ее неоконченная копия. Назвалась она «Портрет актрисы». Молодая женщина с прической, как любили делать в 60-е годы: гладкие волосы, пучок на затылке. Лицо яркое, оригинальное, даже, кажется, знакомое. Черное длинное платье, строгое, без изысков. Но второй план! По всей картине… как бы это сказать… игриво так разбросаны часы: наручные, будильники, часы с кукушкой. Причем разной формы, разных цветов и показывающие разное время. А слева, внизу, череп и кости. Умиляет строгая светло-бежевая портьера, ниспадающая за плечами женщины как основной фон. Учитывая маразматичность всей картины, эта строгость так необходима. И что это значит? Все быстротечно, красота не вечна? Не влезай в мир искусства – убьет? И ведь много оказалось желающих иметь такой шедевр, еще копии снимать приходится.
