Талант – единственная новость, которая всегда нова.
Борис Пастернак, «Актриса»
2007 год. Квартира в Леонтьевском переулке.
– Чай, кофе? – слышу я из уст хозяйки после приветствий.
– А может, сразу потанцуем? – И обе хохочем в полный голос.
– Опять цветы? – Голос становится строгим, но… кокетливый прищур раскосых глаз, свойственный только этой уникальной актрисе, выдает ее настроение. Многие пробовали повторить. Ничего не получалось.
– Мои любимые! Кто придумал, что желтый цвет к измене?
– К деньгам, Татьяна Ивановна!
– Что-что, а деньги в этом доме надолго не задерживаются. Вы же знаете, что я транжира. Хотя… никогда не покупала вещей только из-за их ценности. В основном мне нравились тряпочки, а не бриллианты и антикварная мебель. У меня и муж точно такой же. Однажды я ему сказала: «Давай хоть что-то соберем на черный день». А он ответил: «Завтра черный, сегодня черный. Не пойдет!» Так и живем. Без накоплений.
И опять хохот. До слез.
В этом доме так принято. И хохотать, и работать, и поить чаем, и кормить обедом – ужином в гостиной за большим овальным столом, накрытым обязательно белой накрахмаленной скатертью, и подкалывать друг друга, и иронизировать над собой…
– Татьяна Ивановна, я же все-таки работать пришла…
– И что? Вы торопитесь?
– Я-то нет, но вот ваше время…
– Оно вам дорого, я понимаю, но с плюшками веселее разговаривать.
Последнее раздается уже из кухни.
Хозяйка, народная артистка СССР Татьяна Ивановна Шмыга, бегает из кухни в гостиную и обратно. Справедливости ради нужно сказать, что ходить Татьяна Ивановна не умела. Потому что всегда бежала. Я удивлялась этой фантастической особенности актрисы. И пальму первенства отдавала ей – и даже не пыталась угнаться за ней ни в свои 25, ни в 30, ни в 40…
Так и в тот день. На мои робкие попытки предложить помощь в сервировке стола Татьяна Ивановна ТАК на меня посмотрела, что я сразу уткнулась в свою сумку, методично вытаскивая из нее диктофон, блокнот, ручку…
– А сигареты забыли… Или вы больше не курите? – Звонкий колокольчик перемежался со стуком каблучков.
– Потерплю. – И обе опять хохочем в полный голос.
Татьяна Ивановна не переносила табачный дым, и вовсе не потому, что ханжа. У нее была аллергия, и все, кто приходил в этот уютный дом, знали об этом. И старались не курить. Уж если совсем было невмоготу – отправлялись на лестничную площадку, реже уходили в кабинет «ее любимого Кремера» – мужа актрисы, композитора и дирижера Анатолия Львовича Кремера.
– И о чем будем разговаривать? – Звонкий голос вывел меня из раздумий.
– О любви, Татьяна Ивановна!
– О любви? – И веселые чертенята уже запрыгали в глазах актрисы.
Прошел час, другой, третий…
Заготовленные вопросы так и остались незаданными. Я не могла оторвать глаз от этой солнечной женщины и думала только об одном: ох, врут все справочники и энциклопедии, где указан возраст актрисы.
И каждый ее выход на сцену – вызов театральным энциклопедиям, вызов всем постаревшим современникам, которые, не веря глазам своим, рассматривают в бинокли ее стройные ноги на высоких каблуках, ее женственную фигуру, легко и задорно танцующую на сцене, стремительную походку, прямую спину и слышат ее молодой, звонкий голос.
Актриса возвращает им молодость – ведь на сцене та же молодая и привлекательная Шмыга, от красоты которой мужчины теряли головы. И сегодня уже их дети влюбляются в загадочную актрису. Никто не знает, сколько ей лет, да и надо ли это? Ведь женщине столько лет, на сколько она себя ощущает.
– Почему вы так на меня смотрите? – Татьяна Ивановна возвращает меня с небес на грешную землю. – Бабушка впала в детство?
Интервью пришлось прервать. От смеха я не могла вымолвить ни слова, слезы катились из глаз.
– Я действительно чувствую себя молодой. И мне иногда кажется странным, когда подходят женщины и говорят, что в юности пересмотрели все мои спектакли. Правда, выглядят они при этом так, словно в их юность меня еще на свете не было.
– Татьяна Ивановна! – В гостиной появился «ее любимый Кремер». – Вы зачем девушку до слез довели? – А в глазах такие же веселые чертенята, что и у жены…
Занавес, господа! – как сказали бы в театре. Я «уползла» курить на лестничную площадку.
Здесь память разворачивает одну из страничек моей жизни. Вот я листаю семейные альбомы Татьяны Шмыги, рассматриваю фотографии: маленькая девочка на руках у родителей. Тане три годика. Таня – школьница, студентка, актриса Театра оперетты. Умницы фотографы запечатлели актрису дома, на отдыхе, на репетициях, в театре, на сцене…
Передо мной – вся жизнь обыкновенной московской девчонки, волею судьбы и благодаря собственному таланту ставшей первой леди оперетты.
Пройдут годы, и некоторые из этих фотографий исчезнут бесследно: квартиру, где жила актриса, зальют соседи.
Останется память…
Она же услужливо переносит меня на много лет назад. Было мне тогда лет пятнадцать, и у меня был блат в Театре оперетты. Стоит ли говорить о том, что я практически не вылезала оттуда и больше всего любила смотреть спектакли с участием Татьяны Шмыги.
Для меня само имя актрисы было окутано тайной. Мне не могло и в голову прийти, что я когда-нибудь встречу ее за кулисами театра, на улице, в магазине.
И вдруг однажды…
Я слышу «тук-тук-тук…» (Позже узнаю, что коллеги узнавали ее даже по походке.) Она не идет, а бежит мне навстречу. Еще секунда – и я увижу ее милое лицо, оно почти без грима, ее глаза, ее загадочную улыбку. От неожиданности медленно вжимаюсь в стену… И слышу неповторимое:
– Здравствуйте!
Тогда я и представить себе не могла, что пройдут годы и судьба преподнесет мне поистине царский подарок. Татьяна Ивановна Шмыга прочно войдет в мою жизнь. Ну никак не могла я себе представить, что после одного – моего самого первого с ней интервью, работая над которым мы чуть было не рассорились, – последует второе, третье… Будут ее новые премьеры и мои приходы к ней в уютную квартиру в самом центре Москвы. Когда по какому-нибудь поводу, а когда и просто так. И будут обеды в ее уютной гостиной, и поздние ужины.
Однажды, когда ее муж Анатолий Львович Кремер придет домой после спектакля в Театре сатиры – в то время он был главным дирижером и музыкальным руководителем этого театра, – Татьяна Ивановна накроет на стол. И, перехватив мой недоуменный взгляд (часы показывали половину двенадцатого), она рассмеется:
– Привыкайте! Мы ужинаем всегда ночью. А спать ложимся под утро, потому что Анатолий Львович очень любит начать разговор о творчестве лишь в половине второго ночи.
– Хорошо, что хоть не о политике.
– К сожалению, мы сейчас все крайне политизированы. Толя – человек творческий, но он совершенно погряз в этой политике. А я, естественно, как чеховская Душечка, которая и газет-то раньше не читала, потому что там нечего было читать, теперь знаю все и всех. Правда, иногда при виде некоторых лиц мне очень хочется запульнуть чем-нибудь в телевизор.
