28 июня 1685 года в порту Гаваны царило редкое по тем временам оживление. С раннего утра Набережную заполнила большая пестрая толпа горожан. В ней можно было увидеть старавшегося быть осанистым офицера в сверкавшем золотыми позументами мундире и ссутулившегося от беспрерывной работы ремесленника, оставившего на час свою тесную и душную мастерскую, разнаряженную кокетливую даму в сопровождении черного слуги и всему удивлявшуюся судомойку из портовой харчевни в засаленном переднике, с красными, оголенными до локтей руками.
Событием, собравшим столь многочисленную и разношерстную публику, было отплытие в далекую Испанию так называемого Серебряного флота. Предстояло впечатляющее зрелище, которое можно было увидеть раз в году и которое никого не могло оставить безучастным.
Флот теснился в напоминавшей мешок гавани. Он насчитывал до четырех десятков судов. Большей частью это были громадные, неуклюжие и богато отделанные галеоны, похожие не то на причудливые плавающие крепости, не то на роскошные дворцы. Их мачты украшали безжизненно повисшие из-за отсутствия ветра пестрые флаги. Вместительные трюмы галеонов были набиты золотом, серебром, изумрудами, пряностями, кошенилью, отборным красным деревом и прочими редкими и ценными товарами, которые на протяжении года свозились в Гавану со всех уголков Нового Света и вот теперь отправлялись в метрополию. То есть в Испанию.
Между судами беспрерывно сновали шлюпки с дюжими гребцами. На шлюпках переправляли на галеоны отъезжавших на родину пассажиров, развозили пакеты с приказами и устные распоряжения.
Часам к десяти с едва видневшихся на юго-западе гор Сьерра-де-лос-Органос подул свежий ветерок. Поверхность воды в гавани покрылась мелкой рябью, флаги на мачтах ожили, зашевелились, на Набережной осторожно зашелестели листья пальм.
На флагманском судне был поднят сигнал, и тотчас на палубах галеонов засуетились матросы. Понукаемые офицерами, они выбирали якоря и ставили паруса. Вскоре одно за другим суда начали медленно вытягиваться из гавани через длинный и узкий, похожий на горлышко бутылки из-под рома проход на внешний рейд.
И только на галеоне «Сан Антонио» не спешили ставить паруса. Судно стояло неподалеку от Набережной, задрав к небу высокую корму, обильно отделанную искусной резьбой с позолотой. На баке, заложив руки за спину, прохаживался взад-вперед капитан «Сан Антонио» Мигель де ла Кордова – сухопарый мужчина лет пятидесяти. Его худое аскетическое лицо украшали тонкий горбатый нос, похожие на наконечники копий усы и короткая с проседью эспаньолка. Внешне дон Мигель выглядел совершенно спокойным. Лишь изредка бросал он озабоченные взгляды в сторону Набережной.
Там, в стороне от начавшей уже редеть толпы, стояла, нервно покусывая яркие, слегка припухлые губы, одна из пассажирок «Сан Антонио» – молоденькая хрупкая девушка в черном дорожном платье и накинутой на голову легкой, как пушинка, белой мантилье. На слегка загорелом овальном лице девушки выделялись большие, широко поставленные темные глаза и изящный, словно выточенный искусным мастером носик. Это была Лусия де Реаль – дочь коменданта крепости Ла-Пунта полковника Алонсо де Реаля и всеобщая любимица Гаваны.
Трудно сказать, за что больше горожане обожали и уважали сеньориту Лусию: за ее дивную красоту, за редкую среди местной знати скромность или за трудную судьбу – со дня своего рождения девушка росла без матери, которая умерла во время родов Лусии восемнадцать лет тому назад. Думается, любили ее за то, что не любить такую чудную девушку было просто невозможно.
Лусия не случайно оказалась пассажиркой «Сан Антонио». Ее отец и капитан галеона были старыми приятелями – в далекой юности оба служили в одном полку и даже приходились друг другу дальними родственниками. И когда при встрече дон Алонсо поведал другу, что его дочь собирается в Испанию, дон Мигель поспешил сказать, что он рад будет видеть Лусию на борту своего «Сан Антонио», чем немало обрадовал приятеля.
Лусия отправлялась в Испанию с намерением навестить там свою бабушку по матери, почтенную донью Долорес. Бабушка Лусии была в том возрасте, когда любой день ее жизни мог стать последним, и страстно желала поцеловать перед смертью свою единственную внучку, а в ее лице и свою так рано умершую дочь.
А ещё Лусии предстояло познакомиться в Испании с родителями своего возлюбленного Эмилио Рамоса, с недавних пор – ее жениха. Его-то и ожидала с таким нетерпением Лусия. Он давно уже должен был быть на Набережной.
Наконец с высоты своего капитанского мостика дон Мигель заметил краем глаза какое-то движение в глубине выходившей на Набережную улицы. Он поднес к глазам подзорную трубу и увидел там скачущего на лошади всадника.
– Слава богу, наконец он явился! – облегченно проговорил начавший уже терять терпение дон Мигель и, повернувшись к своему помощнику Еугенио Эскудеро, велел поднимать якорь и ставить паруса.
Оказавшись на Набережной, всадник резко осадил разгоряченную лошадь, накинул поводья на сук акации и подбежал к Лусии.
Это был высокий стройный брюнет с живыми выразительными глазами и элегантными усиками на умном открытом лице. Под ладно сидевшем на нем офицерском мундире угадывалось сильное мускулистое тело.
Эмилио Рамос нес службу в гарнизоне крепости Ла-Пунта под началом отца Лусии – полковника Алонсо де Реаля. Он слыл толковым офицером, подавал большие надежды и, несмотря на свою молодость – ему недавно исполнилось двадцать шесть лет, – уже имел чин капитана и командовал крепостной артиллерией. Дон Алонсо души не чаял в своем подчиненном, хотя и старался этого не выказывать. Во всяком случае, на людях.
– Эмилио! – прошептала девушка, и в этом единственном произнесенном Лусией слове Рамос услышал тревогу и сомнение, укор и радость – все то, что пришлось пережить его возлюбленной в течение этого получаса томительного ожидания.
– Лусия, милая, я здесь! Я с тобой! Я всегда с тобой! – горячо заговорил Рамос, сжимая протянутые руки девушки и заглядывая в ее казавшиеся бездонными глаза. – Прости, что заставил так долго ждать! Я сам весь извелся за это время.
– Все хорошо, Эмилио! Я увидела тебя и снова спокойна. Все страхи как рукой сняло. Ты, Эмилио, для меня словно чудодейственный эликсир – достаточно увидеть тебя, и я все забываю, – улыбаясь, проговорила Лусия голосом, который показался Рамосу чарующей музыкой. – И все же… что случилось? Неужели отец задержал?
– Ну что ты! Отец тут ни при чем. И ничего особенного не случилось. Впрочем… сейчас ты сама увидишь причину моей задержки, – загадочно произнес Рамос. – Закрой-ка на минуту глаза.
