Пролог, он же начало эпилога
— Боже… Нет!!!— Хорош орать, вчера тебе все нравилось.
© к/ф «Шпион», финальная сцена
События, описанные в этой книге, являются художественным вымыслом. Упоминаемые в ней имена и названия — плод воображения автора. Все совпадения с реальными географическими названиями и именами людей случайны.
Лучи утреннего солнца пробиваются через створки жалюзи. Настойчиво проникают под ресницы, впиваясь, как сверло в мозг. Голова раскалывается так, что хочется разбить ее о подголовник кровати. С трудом открываю глаза, пытаюсь приподняться и тут же падаю на подушку. Чем я только думала, когда покупала квартиру на предпоследнем этаже? Ведь был вариант на втором — дешевле, вместительнее и в разы темнее. Нет же, хотела жить с видом на Централ Парк. Теперь расхлебываю.
Чертово солнце. И чертово похмелье! С трудом сдержав рвотный спазм, предпринимаю еще одну попытку сесть, в этот раз удачную. Взгляд фокусируется на журнальном столике, на котором почему-то стоят мои любимые туфли на шпильках, а чуть дальше с подлокотника кресла свисает кружевное бюстье.
— Что за… ? — хрипло вопрошаю я, от неожиданности дернув ногой.
С тихим звоном с кровати падает пустая бутылка из-под шампанского. Пока она катится по полу, я со стоном зажимаю уши.
Господи, отрубите мне голову! Или дайте выпить.
От ерзанья по простыне в бедро впивается что-то острое. Да что ж сегодня за утро? Пошарив под одеялом, достаю бусину… или стразу… или… Твою мать! Это же бриллиант! Простыни, подушки, ковер — в квартире все усыпано ими!
Память медленно возвращается, заставляя спину покрыться мурашками. Мы сделали это. Мы вскрыли хранилище! А потом…
— Мэддс, умоляю, скажи, что у тебя есть пиво, — одеяло справа от меня приходит в движение.
С ужасом поворачиваю голову, все еще надеясь, что ошиблась, и голос не принадлежит Диггеру. Но похмелье — не самое жестокое испытание сегодняшнего дня.
— Доброе утро, цыпа, — небритая физиономия расплывается в улыбке. — Хреново выглядишь.
Что этот хамоватый бобер делает в моей постели? И почему я голая? Мы же с ним не…
Обрывки воспоминаний, наконец, складываются в подобие картины.
— Боже… Нет!!!
Мой горестный вопль слышно, наверное, на другом конце Манхэттена.
— Хорош орать, — Диггер по-хозяйски обнимает меня за талию и притягивает к себе. — Вчера тебе все нравилось.
За сто шестьдесят восемь часов до…
— Мисс Полански, — ладонь семейного юриста по-отечески сжала мое плечо. — Мэдэлин. Подумайте хорошенько. Ваш план может повлечь за собой серьезные последствия.
В голосе Дэйвина слышалась искренняя боль. Он всегда переживал за меня — я выросла на его глазах.
— А какие могут быть варианты? — я отчаянно всплеснула руками. — Эта сраная страховка — наш единственный шанс выкрутиться!
Щеки помощницы адвоката стали пунцовыми — девочка еще не успела привыкнуть, что в отсутствии прессы я материлась как крановщик в грузовом порту Ньюарка. К слову сказать, у меня были причины для злости. Не каждый день узнаешь, что вместо финансовой империи ты унаследовала многомиллионный долг. Когда отец затевал игры с акциями, никто не ожидал краха, но из-за финансового кризиса сделка не выгорела, и мы лишились половины денег на счетах. С помощью второй половины отец пытался спасти юридическую фирму — воспользовавшись его шатким положением, компаньоны устроили раскол, намеренно отпустив старших партнеров к конкурентам. Виктор Полански был сильным игроком и выдержал этот удар. Он отразил бы и новые, но случайно обнаруженная опухоль поставила точку в его борьбе.
Отец медленно угасал, ни на один день не опуская рук. Болезнь сжирала его, а он продолжал биться — распродавал недвижимость, брал кредиты, вел переговоры о слиянии. Он старался, как никто другой, но все сыпалось, как песок из трясущихся ладоней. Мы потеряли фирму и обе газеты, особняк в Палм-Бич ушел за бесценок, не покрыв и четверти необходимой суммы. К моменту смерти отца из всего состояния Полански уцелела лишь моя квартира на Пятой авеню и бабушкины бриллианты. После похорон выяснилось, что очень скоро я потеряю и их — задолженность по кредиту в два раза превышала сумму оставшихся активов.
— Почему бы просто не продать драгоценности? — продолжал убеждать Дэйвин. — Деньги помогут удержаться на плаву какое-то время.
— Мы оба знаем, что их не хватит, — отрезала я.
— Мэдди…
Так меня не называли с детства. Я жестом велела Дэйвину замолчать, и тогда он использовал запрещенный прием: — Вику это не понравилось бы.
— Папы больше нет! — заорала я.
Дэйвин тут же сник, ассистентка испуганно зажмурилась, а я почувствовала укол совести. Нельзя срываться на близких. Даже когда слишком больно.
— Простите, — сдавленно пробормотала я и отвернулась, чтобы незаметно вытереть слезы. — Я ценю ваши советы. Но выбора нет. Вы принесли досье?
Последнюю фразу я произнесла бодрым голосом.
Дэйвин вынул из кейса и разложил на столе пять папок:
— Как вы просили — иностранцы, ни разу не работавшие на территории Соединенных Штатов.
Двоих я исключила сразу. Худощавый старик выглядел прожженным пройдохой — такой точно справится с заданием, а потом кинет. Блондинка с кукольным личиком и розовыми прядями на висках тоже не вызвала доверия — слишком юна. Оставалось трое — пирсингованный латиноамериканец, холеный азиат в деловом костюме и неряшливый тип с бакенбардами.
— Берем этого, — я ткнула пальцем в последнее досье. — Достаточно опытен, чтобы пробраться в хранилище. И слишком примитивен, чтобы задавать лишние вопросы.
— Я слышал, в Австралии ему нет равных.
— Так дадим мистеру Харту возможность освоить новую территорию.
Отпустив юристов, я с четверть часа изучала распечатки и прикидывала легенду, которую можно озвучить вору. Наверняка он сумеет на глаз определить вес и чистоту камней, а значит сильно занижать цену рискованно. Как и называть их реальную стоимость.
— Господи, только бы получилось, — прошептала я, отодвигая папку.
Пусть этот криво стриженный австралийский бобер не догадается, что я пытаюсь организовать кражу собственных бриллиантов. А страховая компания пусть не задерживает выплату.
Спрятав лицо в ладонях, я, наконец, дала волю слезам. Меня душило осознание собственной никчемности, а когда затихло, проснулось чувство вины. Я должна была стараться сильнее. Не слушать отговорки онкологов, что случай безнадежный. Найти другую клинику. Достать новые препараты, пусть даже непроверенные, и вытащить отца. Убедить бросить бизнес и заняться собой. Но я не справилась.
Теперь отца не вернуть. Но я все еще могу вдохнуть жизнь в его любимое детище.
— Я сделаю это, папа, — прошептала я, поднимая заплаканное лицо к видневшимся в окне облакам. — В память о тебе.
