Прошла и села у окна, и замер зал.
Прошёл Пилат, прошёл Христос… Прошёл Иуда…
Я с чашкой кофе через столик замерзал —
Из-под ресниц ни взгляда на мужскую стать и удаль.
Вспорхнули только раз: на профиль Сирано —
Красавиц чаще поражает лишь уродство,
А дождь хлестал, и в мире было сыро, но
В кафе уютно пахло кофе, мраком и банкротством
Идей великих, чем кормили нас века.
Кальян дымился ароматом тайны секса.
Ни дуновенья творчества, ни ветерка —
Лишь властно жили и вовсю работали рефлексы.
Мужчины ждали, что заявится сам Вакх,
Все дамы предвкушали появленье Зевса:
Тем без вина и жизнь – не жизнь, а полный швах,
А дамы ждали воплощенья мифов Зевса в сексе.
Одна коровой жаждала познать оргазм,
А та медведицей готовилась отдаться,
А третью жёг не детски и манил соблазн:
Родить героя и в истории Руси остаться!
Одни курили ладан в тихом уголке,
Других заворожил кальян пороком сладким,
А третьи в туалете трахались на потолке —
И отдавались счастью божьей жизни без оглядки.
Официанты всё несли, несли, несли!
За столиками ели, ели, пили, жрали
Счастливые до дна двуногие нули,
Несясь в тупик на сумасшедшем современном ралли!
Ревела музыка, и кое-кто топтал,
И жизнь, и пол трясущегося ресторана,
Не замечая, что идёт последний тайм,
И ест, и пьёт, и дышит он сладчайшею отравой.
Я всё смотрел на незнакомку из угла —
Она сидела у окна в пол-оборота,
И непривычной отрешённостью влекла,
Но чтобы сделать первый шаг я, к сожаленью, робок.
Казалось, ресторанный пьяный шум и смок,
Не могут ничего поделать с нежным ухом!..
О, если бы я орхидею бросить смог
Ей на балкон дворца, где чисто, нежно, сухо!
И чистотой своей отталкивала грязь.
И отторженья лёгкая полуулыбка
Показывала: с миром нужно жить борясь
Презрением греха, смывая всё, что липко.
И этот жуткий ресторанный мир вокруг
На миг растаял, и душе пришло блаженство:
Как будто в пропасть бросили спасенья круг —
Мир не погибнет, если есть такое совершенство!
На незнакомку я смотрел в сплошном бреду,
И силился представить блоковские дали,
И вот домой я в озарении бреду,
И счастлив, что свои мне в морду русскую не дали.