Леденящий душу вопль прорезал тишину летнего утра. Перепуганные птицы взмыли в небо, наполнив лес хлопаньем крыльев и шумом потревоженной листвы. Сара беспомощно отступила назад, но, споткнувшись о торчащую из травы корягу, упала на землю. Она не могла позвать на помощь: комок встал в горле, не позволяя не то, что издать звук – вдохнуть. Сара открывала и закрывала рот, словно выброшенная на берег рыба, сердце её бешено билось, пальцы лихорадочно бегали вокруг в поисках хоть какой-то опоры, а глаза…
У неё никак не получалось отвести взгляд или хотя бы моргнуть. Сара хотела этого, желала больше всего на свете, но не могла не смотреть. Она была не в силах оторвать взора от руки Терезы – короткие зелёные ногти, серебряное колечко с кристаллом, родинка на тыльной стороне ладони, – неуместно бледной, неуместно мёртвой в этом пышущем жизнью лесу.
– А-ах, – из груди Сары наконец вырвался судорожный вздох.
Сухой жаркий воздух ожёг горло, но показался спасительным. Грудь тяжело поднялась, пальцы сжались в кулак, руки напряглись. Медленно, неуверенно, но Сара всё же встала на четвереньки, зашарила по траве: телефон выпал из рук, когда всё случилось. Повезло, что не отлетел вперёд, ближе к…
Не додумав, Сара разблокировала экран и возблагодарила богов и прогресс: сигнал был даже в этой глуши. Через три секунды в трубке раздался профессионально спокойный голос.
– Девять-один-один, что у вас произошло?
– Да, я… – ещё один нервный вдох: взгляд Сары невольно скользнул в ту сторону, от руки к белёсым прядкам, перепутавшимся с травой. – Кажется, я нашла тело. Труп. Мёртвое тело. Это моя… подруга? Сокурсница. Тереза.
Сара вдруг почувствовала, как что-то мокрое и тёплое скатилось по щеке. Словно до тех пор, пока она не назвала имя, всё было не взаправду. Как пранк, глупая шутка, розыгрыш. Будто Тереза могла вскинуть голову, посмотреть на неё и сказать: «Эй, ты что, поверила, глупая?».
– Мэм? Мэм, вы меня слышите? Мэм, как я могу к вам обращаться?
– Да. Да, простите, – Сара поспешно вытерла слёзы, точно женщина в трубке могла их увидеть. – Уотерс. Сара Уотерс. И я мисс, вообще-то.
Она тут же прикусила язык: ну какая же глупость!
Женщина не обратила внимания.
– Где вы находитесь?
– Парк Джон Топитс, – Сара прикрыла глаза ладонью: темнота успокаивала, помогала сосредоточиться на простых вопросах. – Я зашла со стороны Акерман-авеню, шла… я не знаю, минут двадцать? Возможно, у вас получится понять по местоположению телефона?
– Да, конечно, мисс Уотерс, не волнуйтесь. Вы сможете оставаться на месте в ближайшие двадцать минут?
– Наверное? – ей ужасно хотелось сказать «нет» и сбежать. – Да. Конечно.
– Мисс Уотерс.
– Мм?
– Я понимаю, что вам сложно, но вы делаете благое дело. Просто отвернитесь, отойдите на пару шагов от вашей подруги. Дышите глубоко и размеренно. Всё под контролем, помощь уже в пути.
«Помощь», – Сара хмыкнула. Как будто Терезе ещё можно было помочь.
Потом ей стало неловко и за эту усмешку, и за прочие мысли. Но это случилось позже, когда Сара оказалась в безопасном полумраке собственной спальни, окружённая ароматом благовоний и умиротворяющими мелодиями из наушников. Лёжа на кровати, Сара спрятала лицо в локте: с виду – проявление усталости, на самом деле – стыда.
Запоздало она поняла, что утром вела себя совершенно неадекватно: сначала – когда говорила по телефону с женщиной из службы спасения, затем – когда невпопад отвечала на вопросы приехавшего на место детектива. Как там его звали? Питчер? Причер?1 В тот момент фамилия показалась такой смешной, что Сара хохотнула и поинтересовалась, почему полицейский отказался от столь явно предначертанного будущего. Ответный взгляд был столь холодным и выворачивающим душу, что Саре сделалось неуютно. Позднее тот же детектив посоветовал отцу сводить её к психологу, и она не нашла сил даже мысленно возмутиться – совет был отвратительно дельный.
Шок сказался на Саре самым неожиданным образом – её словно подменили. Обычно дружелюбная, душа компании, она ощетинилась. Сидя на заднем сиденье полицейской машины, Сара отгородилась от детектива: скрестила руки на груди, закинула ногу на ногу, вздёрнула острый подбородок, чтобы смотреть свысока и словно бы самоуверенно, хотя уверенной себя она уж точно не чувствовала.
– Значит, вы пришли сюда набрать полевых цветов? Зачем?
– Хотела сделать пару красивых фото в «Инстаграм»2, – помнится, она пожала плечами. – В этом же нет ничего криминального, верно?
– Верно, – ей почудилось в голосе детектива сожаление. – А ваша подруга, Тереза? Как вы думаете, что ей могло понадобиться в парке в такую рань?
– Я уже говорила: мы не были подругами, – она разве что не закатила глаза. – Понятия не имею, что она тут забыла. Наверное, искала что-то для своих ведьмовских штучек.
Сейчас, несколько часов спустя, Сара мысленно застонала. Почему, ну почему из всего допроса она запомнила лишь самые постыдные моменты да ощущения? Достаточно было представить залитый солнечным светом лес, чтобы по предплечьям поползли вверх мурашки, а горло защекотал смешок – нервный, призванный скрыть сковывающий всё тело ужас.
Тереза была мертва. Пускай Сара видела тело, но она никак не могла поверить в реальность произошедшего. В памяти оно всплывало не иначе, как картинка на экране ноутбука – ещё одна «документалка» от Netflix, ещё один видеоролик на YouTube. Вот только всё было реальностью: посеревшие пальцы в окружении невыносимо яркой травы, белое кружевное платье в пятнах от земли, бордовая клякса на спине – там, где тонкую ткань порвала беспощадная пуля.
В их маленьком городке произошло убийство. Но зачем кому-то убивать Терезу – безобидную студентку, собиравшуюся стать SMM-менеджером и баловавшуюся на досуге зелёной магией? Да, она была себе на уме: верила в Бога-Солнце и Богиню-Луну, жгла белый шалфей для «очистки» комнаты в общежитии, предпочитала типичным для колледжа вечеринкам тихие медитации в одиночестве. Кто-то за глаза называл её чудачкой, кто-то открыто крутил пальцем у виска, но вряд ли в Терезу выстрелили просто за то, что она отличалась. В таком случае пришлось бы перестрелять половину учащихся, включая саму Сару: она ведь брала у Терезы травы от головной боли и советовалась о том, как сушить цветы для фотографий.
Пусть они не были подругами, но Тереза заслуживала того, чтобы Сара думала о её смерти с сожалением, а о её жизни – с благодарной улыбкой. А она вместо этого болтала о «ведьмовских штучках».
Сара перевернулась, зарываясь носом в подушку. Ей не впервой было испытывать стыд за свои слова или молчание, но никогда это чувство не было таким болезненно-острым. Ей казалось, оно вошло под сердце ледяным лезвием, которое то и дело проворачивала чья-то невидимая рука. Возможно, её собственная.
