Малышке Лори вот-вот исполнится пять лет и сейчас она была такой хорошенькой, что порою я не верила, что это моя дочь. Словно фарфоровая куколка с витрины магазина, мой ангел смотрел на меня своими изумрудными глазами, которые ещё совсем недавно были синего цвета. Волосы её забавно вились, кудряшки обрамляли светлую головку, спадая до плеч. Я любила её больше жизни, она была моим воздухом, моей волей к жизни. После того как Гейб погиб в сорок четвертом я узнала, что беременна, а он так и не успел испытать это счастье со мной.
Выглянув в окно, я столкнулась с уже привычной серостью этого, когда-то такого величественного города. Стояла жаркая и душная весна, но мне все казалось, что сейчас глухая осень и день точь-в-точь как тот, когда я покинула стены родного дома. Париж был не тем городом каким был до войны и это было совершенно понятно, как и добрая часть Европы сейчас он переживал не лучшие времена. После долгой оккупации город кажется вздохнул с облегчением, но всё же он чувствовал, что утратил что-то очень ценное и ему не вернуть былого величия. Но я верила, что мой Париж скоро вновь воспрянет духом, как и я сама. Вернувшись спустя пять лет с грудным ребёнком на руках, я знала, что я дома.
«Сердца на войне обречены» напутствовала меня мать прощаясь, когда осенью тридцать девятого года я, желая выполнить гражданский долг, отправилась на фронт военной медсестрой. Европа сотрясалась от молниеносного блицкрига и нас сразу же перебросили на фронт близ Польши.
О как сильно была права моя мама. Каждый день сражаясь за жизнь, встречая смерть лицом к лицу все чувства накалены до предела, вокруг тебя разносятся стоны, плач, мольбы о помощи, прекращении страданий и о скорой смерти, именно тогда я повстречала Гейба. Наша встреча была внезапной, будто порыв холодного ветра засушливым жарким днем. Он был ранен, пулевое ранение, но к счастью сквозное, в день нашей встречи я ассистировала доктору Граню`, пока Гейб без анестезии мужественно зажав зубами твёрдый жгут смотрел прямо перед собой, не издав ни звука. Я почувствовала, что должна взять его за руку в тот момент, а он сжал её и пристально посмотрел в мои глаза и я не смела отвести взгляда или же отдернуть ладонь, которую он так сильно сжимал, отчего на руке появился фиолетовый синяк.
Я была влюблена в него с первой секунды. Зеленые глаза прожгли меня насквозь сбив дыхание, сбив сердечный ритм, я думала о нём днём и ночью, молясь Деве, чтобы он вернулся живым и здоровым.
С Гейбом у нас сразу образовалась невидимая связь. Он появлялся и исчезал ничего не объясняя. Но дни, когда он придёт я точно чувствовала. Ветер становился другим, более ласковым, краски вокруг пылали ярче, а сердце с самого пробуждения билось чаще обычного. Я знала, что увижу его сегодня. Гейб находил меня среди туманов пыли, под небом, освещённым искрами разорванных снарядов, он находил меня вопреки всему. Наши встречи были недолгими, но яркими как вспышки огнестрельного оружия в ночи. В ту редкую свободную минуту, что мне удавалось выкроить, мы гуляли, я всегда крепко держала его за руку, смело шагая чуть позади и лицезря широкую спину моего светловолосого солдата. Мы болтали обо всём на свете, о музыке, поэзии, кино. Но я не знала ни его настоящего имени ни откуда он был родом, понимая, что это опасно. Гейб дал это понять ещё при первой встрече, когда я попыталась узнать о его родном городе. Лицо его сделалось не проникновенным, он заслонился от меня маской, наподобие тех, которые надевают в театре масок «Но» в Японии, а после он быстро сменил тему и вновь исчез на несколько месяцев.
По ночам, когда становилось особенно страшно, я думала о нём, о том взаимны ли наши чувства и молилась, чтобы Гейб вновь вернулся ко мне.
Я никогда не боялась смерти и вступила в добровольцы даже не задумываясь, увидев однажды листовку с призывом, возвращаясь из медицинской школы. Так поступили не все в моей семье, моя старшая сестра с детства была очень циничной и корыстной особой, нашей матери пришлось нелегко из-за её капризов, а также дикого рвения пробиться в люди. Элли хотела стать эстрадной певицей и у неё действительно был талант к пению, вот только характер всё портил. Но это отдельная история. Когда наша матушка услышала о том, что я собираюсь отправится на фронт в качестве военной медсестры она проплакала всю ночь, но увидев ясную решимость в моих глазах отпустила меня с улыбкой. Элли же напротив посчитала эту затею бессмысленной.
Я покинула стены родного дома в ноябре, как только общественность стала осознавать, что война – реальна, что все действительно происходит. Я не могла просто сидеть сложа руки, сердце рвалось из груди на встречу жизни.
Мать писала мне письма по началу рассказывая, что весь Париж охвачен волнениями скорой приближающейся угрозы, немцы вели так называемую странную войну, выжидая наилучшего момента наступить, всё вокруг ей казалось таким странным, не только люди, но и в воздухе было что-то необычное. Иногда, открывая окошко, можно было услышать слегка кисловатый, почти хвойный запах пороха. Игра разума началась ещё до начала войны с Францией.
В июне ситуация на западе Европы сильно обострилась, вскоре Париж и вся северная часть Франции, проиграв сражение врагу и потеряв больше ста тысяч солдат, были оккупированы немцами. Они сразу же навели свои порядки в Париже, присваивая всё на своём пути и переименовывая улицы, формировали новое государство. Узнав об этом я горько плакала, не имея возможности получать вестей из дома, справится о здоровье матери и сестры. Я следила за всеми новостями, стараясь быть в курсе того, что происходило на родных Елисейских полях. Быть вдали от дома – это всегда нелегко, а находясь на линии фронта, помогая раненным солдатам, постоянно слыша мольбы о помощи, я искала в них голоса своих родных и сотрясалась от ужаса, видя какие увечья наносит война всему живому. Тогда я ещё не знала, как обстояли дела в оккупированном Париже и других территориях Франции.
А сейчас мы жили втроем в нашей старой квартирке близ парка Монсо, я, Элли и Лори. Мама скончалась от воспаления лёгких в сорок третьем году, что было для меня сильнейшим ударом, когда я вернулась домой. Не могу сказать, что сестра приняла нас с особым энтузиазмом. Она быстро отметила, что я вернулась без мужа, а значит моя жизнь раз и навсегда сломана. Я конечно же так не считала.