***
Ну вот, я создал систему. А теперь нужно создать несистему.
***
Пишу с шести лет. Сейчас мне сорок восемь. Годам к семидесяти наконец научусь писать так, что будет понятно, что я хочу сказать. Годам к восьмидесяти – так, что читатель ощутит те эмоции, которые я вложил в текст. А когда мне будет девяносто, я научусь писать так, что, если текст нанести на камень – он пройдет сквозь камень и появится с другой стороны.
***
Главная проблема нашей профессии, которая является источником большого количества неврозов и раннего выгорания, состоит в том, что сценарист, с одной стороны, является главным источником креативности на проекте, а с другой, не является самостоятельной творческой единицей.
ЧТО ХОТЕЛ СКАЗАТЬ АВТОР?
Есть какое-то расхожее высказывание, которое приобретает статус поговорки или лозунга. Например:
«Ах, злые языки страшнее пистолета!» (Грибоедов)
«Деньги – это единственный путь, который приводит на первое место даже ничтожество» (Достоевский)
«В человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли» (Чехов)
«Человек – это звучит гордо» (Горький).
И мы принимает такое атрибутирование автоматически, как должное. Да-да, это сказал Чехов, Горький и так далее. У нас еще в школе висел плакат над доской со всеми этими цитатами.
Как это верно заметил Грибоедов – эти злые языки, они ведь могут убить вернее, чем пистолет, ведь Пушкина убил не пистолет Дантеса, а злые языки.
Что касается денег как социального лифта – очень часто мы можем видеть, как абсолютное ничтожество, имеющее не заработанные им деньги, позволяет себе вести по отношению к окружающим свысока.
О, мудрый доктор Чехов! Да, путь к духовному и интеллектуальному росту начинается с заботы о своем лице, одежде, и лишь после этого – о душе и мыслях.
А как сильно и уверенно звучит это мощное Горьковское о человеке. Действительно, как можно не гордиться принадлежностью к человеческому роду?
Но если чуть присмотреться, мы увидим, что про злые языки сказал вовсе не Грибоедов, а Молчалин – пошлейший, трусливый гаденыш. И цитата в его устах зазвучит совсем по-другому. Злых языков он боится! Сиди, не высовывайся, букашка, а мы – сильные и здоровые люди, злых языков не боимся! Нас только пистолетом можно остановить и то не с первого раза.
Что касается денег, то про них ведь сказал не Достоевский, а герой «Подростка» – униженный, самовлюбленный, ограниченный, измученный безденежьем. Кто о чем, а вшивый о бане. Деньги могут привести ничтожество на первое место, но никогда деньги не заставят других людей признать ничтожество первым. Нужно что-то поважнее денег – харизма, талант, ум, поступки. Нет, дружок, твой подростковый максимализм понятен, подрастешь – поумнеешь и поймешь, что деньги не главное и ничтожество с деньгами так и останется ничтожеством, первого места ему не видать, как своих ушей.
О прекрасном человеке сказал не Чехов, а алкоголик, пошляк и бабник Астров. Ну конечно, когда мотаешься по уезду и видишь всех этих ужасно одетых уродов, поневоле захочется, чтобы у человека было какое-никакое лицо и более-менее приличная одежда. А увидеть за неопрятной и не очень чистой одеждой прекрасную душу и мысли – на это у Астрова не хватит эмпатии, начисто отбитой докторской практикой и пьянством.
А теперь давайте посмотрим, кто у нас гордится своей принадлежностью к человеческому роду – ба, да это же Сатин, убийца, шулер, пьяница, циник. Человек, которому на всех наплевать. Вас убивать придут, а он скажет – «эх, испортил песню, дурак». Он не человеком гордится. Он собой гордится. Своим цинизмом и низостью.
Так?
Так.
Да не так.
Автор никогда не равен герою. Но герой равен автору.
Грибоедов – не Молчалин. Но Молчалин – это Грибоедов. Грибоедов не мог сказать про злые языки сам, ему для этого понадобился посредник в виде Молчалина, маска, аватар.
Если бы Достоевский от своего имени проговорил свои заветные, потаенные от самого себя мысли про деньги (и не скажу про что еще) в «Дневнике писателя», его бы распяла демократическая общественность. Вот он и выставил перед собой нищего подростка – мальчишке простительно так думать. А у иного чуткого читателя, услышавшего задушевный голос автора за сбивчивой подростковой скороговоркой, и мелькнет мысль – а ведь так и есть. Горячие головы могут орать в своих журналах, что деньги де не главное, но мы-то, умудренные опытом люди, понимаем, что к чему.
Также и Чехов иной раз так устает от людей, что снимает свою маску доброго доктора-подвижника в пенсне и становится тем, кем он и был всю жизнь – прожженным циником, бабником, алкоголиком и пошляком, который всю жизнь был озабочен тем, чтобы держать лицо и лишь за секунду до смерти спросил наконец бухла и ляпнул пошлейшую пошлость на пошлейшем из языков.
Ну, с Горьким и так все давно понятно, можно не объяснять, все его итальянские босяки говорят с нижегородским о.
То же самое происходит с читателем. Мы как-то автоматически считаем себя Чацкими, не имея для этого ни малейших оснований.
Но ведь когда мы читаем реплики Молчалина или Фамусова, мы на какую-то долю секунды становимся Молчалиными и Фамусовыми. И у того и другого есть своя правда и мы этой правде тоже сочувствуем.
Поэтому на мой взгляд, вопрос «что хотел сказать автор» не так важен. Гораздо важнее то, что в текст вчитывает читатель.
И вот теперь самое интересное. Автор должен предусмотреть возможность вчитать что-то в свой текст.
Опять же считается, что чем точнее пишет автор, тем лучше. Я с этим не совсем согласен и читательский опыт человечества этого не подтверждает. Лучшие произведения полифоничны и амбивалентны (Чосер! Боккаччо! Шекспир!). Если бы текст был написан точно, была бы возможна лишь одна трактовка текста и не были бы нужны никакие другие.
Представьте себе такую статью: «Единственная, окончательная и последняя трактовка Гамлета, после которой любые обсуждения этой пьесы закрыты навсегда».
Точно пишут составители инструкций к микроволновке, да и то некоторые особо одаренные читатели ухитряются вчитать в них какой-то свой смысл, после чего приходится вызывать ремонтников (извините, личное (с)).
Наиболее заметными произведениями становятся не наиболее точные произведения, а произведения, сочетающие в себе два свойства.
Первое – максимальная амбивалентность, допускающая множество вариантов трактовок.
И второе – заряд авторской энергии, удерживающий внимание читателя.
То есть хороший автор как тот Сфинкс, хватает читателя за грудки и заставляет его разгадывать загадки.
