Государственное Учреждение угнездилось в центре города и являлось очень важным, я бы сказал, наиважнейшим. Занималось оно политикой, финансами… Долго перечислять, да и не имеет смысла, поскольку остались от него теперь… Впрочем, не будем забегать вперед.
В тот злополучный день, о котором пойдет речь, Учреждение еще активно функционировало, раздавая в подведомственные инстанции ценные указания, общая суть коих сводилась к искоренению «внутреннего супостата»[1]. Не забывали сотрудники и о финансовой деятельности, заключавшейся, правда, исключительно в набивании собственных карманов. А также строили козни друг против друга. В общем, трудились не покладая рук. Необходимо отметить, что рабочий день в Учреждении был ненормирован. Домой разрешалось отправляться лишь по личному распоряжению директора – Бронислава Никифоровича Ельцова. Сегодня господин директор не просыхал с утра. По большому счету Ельцов не просыхал уже давным-давно. Лет эдак восемь-девять. И все к этому привыкли. Рабочий кабинет директора, расположенный на верхнем этаже здания, представлял собой гибрид питейного заведения с больничной палатой.
С одной стороны – длинный ряд бутылок, с другой – многочисленные лечебные аксессуары и вечно дежурный врач-нарколог (по совместительству экстрасенс) с капельницей. Посредине – широкий стол с набором начальственных телефонов. Кроме того, в кабинете постоянно находилась Таисия Брониславовна. Официально секретарь (заодно дочь) директора, неофициально – кукловод зомбиобразного папаши. Напишет Тая текст крупными печатными буквами, подложит под нос папочке, пододвинет к нему телефон с заранее набранным номером, пихнет в бок, и Ельцов ка-а-ак гаркнет в трубку! У нижестоящих аж мороз по коже. Такой вот рабочий процесс. Весьма эффективный. До поры до времени… Этажом ниже обосновались остальные представители высшего руководства Учреждения: первый зам директора – Егор Аркадьевич Гайдов, второй зам – Валентин Семенович Чернобрюхов, главный бухгалтер – Борис Анатольевич Чубсов и некий коммерсант Боб Нелесовский – человек без определенной должности, без определенной национальности, непонятного гражданства, но о-о-очень богатый!
В непосредственной близости от начальства непрестанно ошивались штатные холуи без имен: Суйсуев, Новосвинская, Ненемецкий, Козырьков, Юмкин, Плешвиц и прочие. Холуи холуями, но в чинах, приравненных к генеральским, а то и выше. На мелких сотрудниках, типа машинисток, полотеров и т. д., мы не станем заострять внимания… за исключением одного. Охранника-вахтера Ивана Ивановича Иванова. Он играет в нашей истории особую роль.
Итак, работа кипела, директор периодически гаркал по шпаргалке, руководство контролировало финансовые потоки, сновали взад-вперед посетители… Время летело незаметно.
Первым ощутил признаки усталости господин Нелесовский, глянул на часы и ахнул:
– Батюшки! Одиннадцать вечера! Нужно закругляться!
Бочком просочившись в апартаменты шефа, он шепнул на ушко секретарю-кукловоду:
– Таечка, солнышко, пора давать сигнал отбоя!
Одновременно Нелесовский по давней традиции вложил в карман дочке несколько стодолларовых купюр. Не в качестве взятки! Нет!!! Просто из вежливости. Благосклонно кивнув, Таисия Брониславовна сунула под нос папе соответствующий текст и поднесла ко рту микрофон.
– Шабаш! Проваливайте! – загремел из развешанных по зданию динамиков пропитой бас.
Люди заторопились к выходу. Вот тут-то все и началось!..
Сердце мое наполнил леденящий холод, томила тоска, мысль цепенела, и напрасно воображение пыталось ее подхлестнуть – она бессильна была настроиться на лад более возвышенный. Отчего же это, подумал я, отчего так угнетает меня один вид дома Ашеров?
Эдгар Аллан По. «Падение дома Ашеров»
Валентин Семенович Чернобрюхов ужасно спешил. Невзирая на поздний час, второй зам планировал провернуть еще множество дел, касающихся реанимации некогда созданного им общественно-политического движения «Моя хата с краю». По ряду объективных причин рейтинг «Хаты» за последний год приблизился к нулевой отметке, однако Чернобрюхов не терял надежды на возрождение.
– Мы тут, значит, того! – в обычной своей маловразумительной манере втолковывал он корреспондентам. – Чтоб, значит, вот! Поняли?!
– Поняли, Валентин Семенович, поняли!!! – почтительно заверяли представители СМИ, отлично знавшие о мощной поддержке, оказываемой господином директором любимому заму. Заслышав пьяный рык шефа: «Шабаш! Проваливайте!», Чернобрюхов облегченно вздохнул, схватил под мышку пузатый портфель, не дожидаясь лифта, сбежал на первый этаж, грубо отпихнул повстречавшуюся по дороге уборщицу тетю Дусю, бросился к услужливо распахнутой Ивановым двери и… на пороге вдруг натолкнулся облысевшим лбом на невидимую преграду. Удар получился довольно болезненным. Валентин Семенович с матерной руганью отшатнулся назад. В первое мгновение ему показалось, будто бы злокозненный вахтер специально захлопнул дверь, и он уже хотел показать негодяю «кузькину мать», но в следующую секунду Чернобрюхов увидел, как то же самое произошло с господином Ненемецким. Шустрый кучерявый молодой человек с наглыми маслянистыми глазами навыкате и манерами карточного шулера, ломанувшись в открытую дверь, резиновым мячиком отлетел назад.
Причем Ненемецкий из-за большей скорости движения врезался гораздо сильнее, вдребезги расквасил нос и, оглушенный, непроизвольно сел на пол. У Чернобрюхова пополз по спине неприятный холодок. «Такого не может быть! – панически подумал он. – Похоже, я свихнулся! О-о, е-мое!!!» Дальнейшее развитие событий еще более укрепило лидера «Моей хаты» в этом предположении. Уборщица тетя Дуся, а следом молоденькая машинистка Света спокойно, без проблем вышли на улицу. «Все ясно! – решил Валентин Семенович. – Заработался! Глюки начались. Так. Необходимо взять себя в руки, сделать вид, будто ничего особенного не произошло, выбраться из здания, а дальше… дальше посмотрим!» Обняв портфель, он придал лицу безмятежное выражение, деловито приблизился к двери, вежливо отстранив охранника, самостоятельно распахнул и… снова уперся в невидимую стену. Взопрев от ужаса, второй зам осторожно ощупал ее рукой – ровная, гладкая, твердая, как гранит, но ни теплая, ни холодная. Словом, никакая! Чернобрюхову стало по-настоящему страшно. Сердце кольнула ледяная иголка, поднялось давление. Лидер «Хаты» пошатнулся.
– Вам плохо, Валентин Семенович? – участливо спросил вахтер.
– Д-да-да! – с трудом выдавил второй зам. – Д-д-дай с-с-стул, В-Ваня! П-п-присесть хочу!
– Пожалуйста! Пожалуйста! – Иванов сноровисто поднес стул.
Чернобрюхов тяжело плюхнулся.
