Большинство людей полагают, будто им известен запах смерти. Якобы разложение обладает хорошо различимым, легко узнаваемым, дурным запахом могилы.
Они заблуждаются.
Смерть – процесс сложный. Чтобы некогда живой организм превратился в кучку иссохшихся костей и минералов, он должен пройти длинный ряд замысловатых биохимических преобразований. И хотя выделяющиеся при этом газы представляются неприятными, они лишь толика «меню», сопровождающего распад плоти.
Разлагающиеся ткани вырабатывают сотни хрупких органических соединений, и каждое имеет собственные неповторимые свойства. Многие из них – особенно те, что сопровождают распад плоти на средних его стадиях, гниения и вздутия, – обладают несомненно неприятным запахом, можно сказать, вонью. Диметилтрисульфид, например, пахнет гнилой капустой. Масляная кислота и триметиламин – смесью блевотины и тухлой рыбы. Еще одно вещество – индол – запахом напоминает фекалии.
Впрочем, в небольших количествах индол обладает изысканным цветочным ароматом, какому позавидовали бы производители парфюмерии. Гексанал, выделяющийся как на ранних, так и на поздних стадиях разложения, напоминает запахом свежескошенную траву, тогда как аромат бутанола сравним скорее с запахом опавшей листвы.
Аромат распада можно описывать до бесконечности – как букет хорошего вина. И поскольку если у смерти чего и хватает, так это сюрпризов, в определенных условиях он может проявляться совсем неожиданно.
Так, как вы этого никак не ожидали.
– Ступайте осторожнее, доктор Хантер, – предупредил идущий передо мной Уэлан. – Промахнетесь ногой мимо настила – и провалитесь сквозь потолок.
Он мог бы и не напоминать. Я поднырнул под низкую стропильную балку, каждый раз внимательно выбирая место, куда поставить ногу. Необъятный чердак превратился в духовку. Полуденная жара словно накапливалась под кровлей из сланцевых пластин, а медицинская маска мешала дышать нормально. Резинки от защитного капюшона больно врезались в лицо, руки в резиновых перчатках неприятно потели. Я еще раз попробовал смахнуть пот с глаз, но лишь размазал его по лицу.
Старый больничный чердак впечатлял своими размерами. Он тянулся во все стороны, и стены его растворялись в темноте, сгустившейся еще сильнее по контрасту с временным освещением. Настил из алюминиевых щитов, перекинутых между чердачными балками, прогибался под тяжестью наших тел.
Я только надеялся, что балки не прогнили.
– Знакомы с этой частью Лондона? – не оглядываясь, спросил Уэлан.
Акцент полицейского инспектора выдавал в нем уроженца северных мест – скорее ближе к Тайну, нежели к Темзе. Коренастый здоровяк лет сорока, когда мы с ним встретились примерно час назад, его вьющиеся седые волосы и борода насквозь промокли и даже немного разгладились от пота. Теперь же лицо Уэлана и вовсе скрылось под маской и капюшоном белого защитного комбинезона.
– Не очень.
– Ну без веской причины сюда лучше не заглядывать. Да и вообще избегать. – Он пригнулся под очередной стропильной балкой. – Осторожнее, берегите голову.
Я последовал его примеру. Даже с алюминиевым настилом перемещаться по чердаку было нелегко. Толстые деревянные балки нависали над головой, казалось, без всякой системы, только и ожидая возможности раскроить череп всякому, кто недостаточно пригнется, а над полом, если его можно так назвать, тянулись старые трубы, как бы приглашавшие споткнуться. Повсюду темнели кирпичные дымоходы, и часть их располагалась прямо на нашем пути, так что алюминиевым щитам приходилось каждый раз огибать их.
Я смахнул с лица паутину. Покрытые толстым слоем пыли гирлянды паутин свисали со стропил, как изорванные театральные кулисы. Пыль покрывала на чердаке все – даже желтая строительная пена в местах соединений балок превратилась в бесформенные коричневые наросты. Хлопья пыли кружились в воздухе, вспыхивая в лучах полицейских ламп. Глаза слезились от пыли, и я ощущал ее даже во рту – несмотря на респиратор.
Что-то пролетело над головой. Я не столько увидел, сколько ощутил это и машинально пригнулся. Однако, выпрямившись, не увидел ничего, лишь темноту. Приписав это воображению, я сосредоточился на том, чтобы не промахнуться ногой мимо настила.
Светлый круг впереди обозначил нашу цель. Под яркими фонарями на штативах, на расширении настила у очередного дымохода стояла группа фигур в белом. С той стороны доносились приглушенные масками голоса. Полицейский фотограф снимал нечто, лежавшее у их ног.
Уэлан остановился, не доходя до них несколько шагов:
– Мэм! Эксперт-антрополог пришел.
Одна фигура отделилась от группы и повернулась в мою сторону. Та небольшая часть лица, которую я мог разглядеть поверх маски, раскраснелась и блестела от пота. Мешковатый белый комбинезон не позволял понять, мужчина это или женщина. Впрочем, мы уже не раз работали вместе. Приблизившись, я увидел, что все стоят вокруг предмета, завернутого, как в ковер, в синтетический брезент. Один край этого рулона был немного размотан. Из него выглядывало иссохшее, цвета сливочной помадки лицо с туго обтянутыми кожей скулами и пустыми глазницами.
Я не заметил очередной балки и стукнулся об нее головой – с силой, от которой даже зубы лязгнули.
– Осторожнее! – воскликнул Уэлан.
Я потер лоб. Было не так больно, как неловко. Хорошенькое начало.
Полдюжины лиц повернулось в мою сторону, бесстрастно глядя на меня поверх масок. Только у женщины, к которой обращался Уэлан, глаза прищурились, и в уголки их сбежались морщинки: она явно улыбалась под маской.
– Добро пожаловать в Сент-Джуд! – произнесла инспектор Шэрон Уорд.
Двенадцать часов назад я проснулся в холодном поту. Рывком сел в кровати, не понимая, где нахожусь. Рука моя непроизвольно ощупала живот, ожидая наткнуться на липкую кровь. Однако кожа под пальцами была сухой и гладкой, если не считать давно зажившего шрама.
– Ты в порядке?
Рэйчел встревоженно приподнялась на локте, положив другую руку мне на грудь. Сквозь тяжелые шторы пробивался дневной свет, позволявший различить силуэты мебели, не более. Я дождался, пока мое дыхание немного успокоится, и кивнул.
– Извини.
– Снова кошмар?
У меня перед глазами еще темнела густая кровь и блестело лезвие ножа.
– Ну не самый страшный. Я тебя разбудил?
– Меня и всех в доме. – Наверное, на моем лице отразился ужас, потому что она улыбнулась. – Шучу. Ты только дергался как безумный. Никто ничего не слышал. Опять тот же сон?
– Не помню. Который час?
– Начало восьмого. Я как раз собиралась вставать и варить кофе.
Остатки кошмара продолжали липнуть ко мне холодным по́том, когда я опустил ноги на пол.
