Однажды, проходя мимо киоска, Ива увидела симпатичный блокнотик, на котором красивыми золотыми буквами было написано «Записная книжка женщины». Сюда она решила записывать самые умные мысли, которые приходят в голову. Но, почему-то, если до появления блокнота они хотя бы изредка наведывались, то с его приобретением, визиты наносить, вообще, прекратили. Либо навещали такие, что умными их не назовешь.
Все свои изречения она называла коротенько – записки.
Записки.
«Много раз у меня была возможность поменять свое имя. В детстве я умоляла маму, чтобы она меня переназвала и присвоила обычное имя— Танька или Ленка. Мама ответила:
– Вот, будешь получать паспорт, тогда и назовешь себя как хочешь.
Когда я родилась, в роддом пришла работница ЗАГСа и стала опрашивать родительниц как они назовут своего ребенка.
– Эвелина, – сказала мать.
Женщина, хоть и была глуховатой, но лишних вопросов не задавала. Поэтому стало сюрпризом свидетельство о рождении Ивалены. Со временем к имени я привыкла и ничего менять не захотела. Поэтому называли все по-разному. Кто – Ива, а кто – Лена.
В младенчестве меня обучали:
– Маму зовут – мама Нина. Бабушку зовут – баба Нина.
– А деду Вову тоже зовут Нина? – решила уточнить я.
Естественно, с таким именем – только в пианистки. Я окончила детскую музыкальную школу, но в дальнейшем с музыкой меня ничего не связывало. Круглая отличница по всем предметам, в том числе и по поведению. А если добавить, что писала стихи о несчастной любви и попытка объяснить свои неудачи с философской точки зрения, то ничего удивительного, что прозвище „кисейная барышня“ всегда сопровождало меня. Хотела записывать умные мысли. Ау! Вы где бродите?»
Позже стала ходить на каратэ и добиваться других побед. Когда Ивалена заняла какое-то место на Олимпиаде по математике, классная руководительница, наконец-то, отстала со своими нравоучениями, что, мол, «умные девочки не занимаются бандитскими видами спорта», (какими преподавательница считала занятия каратэ).
Возможно, правда в ее словах присутствовала. Ивка посещала секцию вместе с братом, моложе ее на три года. Получив по заветному поясу, дети почувствовали себя уверенней, защищенней. В лихие девяностые без этого— никуда. Тренер имел пару киосков. Когда один из них сожгли конкуренты, он обратился к ученикам:
– С завтрашнего дня будете по очереди охранять важный объект, – распорядился он.
По странному стечению обстоятельств стратегический объект оказался его киоском, в котором продавалась жевательная резинка и сахарная вата. Такое решение возникло в его коммерческой голове от желания сэкономить на сторожах.
Дети порадовали своих родителей, что теперь часть ночи они будут выполнять ответственное задание. На этом родительской волей тренировки прекратились.
Ивалена никогда не огорчала родителей. Отец с большим удовольствием ходил на родительское собрание и купался в лучах славы, пока нахваливали и ставили в пример его дочь.
Когда на выпускном вечере вручали аттестат, грамоту и благодарность родителям, рядом сидящая мать одноклассницы, не радующей семью особыми успехами, произнесла со вздохом:
– Везет же некоторым: красавица, умница, талантливая. А моей— только в поломойки.
Она еще помнила тот позор, когда ее доченька не пожелала утаить свои сокровенные мечты и в пятом классе в сочинении на тему «Кем ты хочешь стать?» написала: «Проституткой, потому что они много зарабатывают».
Но судьба – непредсказуемая дама. Та девочка удачно вышла замуж и переехала жить за границу. А Ива, легко поступив на бюджет и окончив университет, не могла трудоустроиться по специальности. Да и в личном плане отчего-то не везло. Те, кто ей нравились, не обращали на нее внимания. А кому она нравилась, не вызывали интереса у нее.
Нет, она не была слишком привередливой и с завышенными требованиями, просто понимала: с этим человеком не по пути.
Почему-то запомнилась первая детская безответная любовь. В первом классе ей нравился Дима Сидоров— белобрысый очкарик с вечно мокрым носом. Но он был, как и она, отличником. И очень умным. Но о ее страданиях Дима так и не узнал. Вскоре их семья переехала в другое место. Остались лишь воспоминания.
В классе девятом девушка влюбилась впервые по-настоящему в единственного красавчика в классе. Сережа Коча был и прекрасен лицом, и высок, и, что немаловажно— начитанным. В то время те, кто читал в свое удовольствие Харуки Мураками, для которого «писать так же естественно, как и дышать», или классиков Серебряного века, считались очень развитыми и способными на подвиги парнями. Но учился Серега слабо, чаще всего выезжал на том, что списывал у других.
Обнаружив записки, брат, нисколько не раскаиваясь, прочитал и сделал вывод:
– Влияние Достоевского. Пока своим умом дойдешь, что он там написал, окончательно станешь идиотом.
– На святое не замахивайся! – заступилась за обожаемого писателя сестрица.
– А то опять начнется слезный поток? – напомнил братец одну историю.
В подростковом возрасте Ива зачитывалась Достоевским. Когда из светелки— так все называли ее комнату, донеслись сначала всхлипывания, а потом несмолкающие рыдания, вся семья забеспокоилась.
– Надо узнать, что там произошло, – вызвалась мать.
– Что тут непонятного— любовь, – стал отговаривать братишка.
Однако, вой не прекращался.
– Это что за несчастная любовь, если так голосят? – недоумевала Лилия Александровна.
Дочь она застала с книгой в руке.
– Что случилось? Всякое бывает, не надо отчаиваться, – пыталась она успокоить свою кисейную барышню.
– Подумаешь! Не будет Коча, найдется какой-нибудь Чмоча, – утешил Влад.
– О чем вы? – удивилась непрошенному визиту родственников Ива.
– О твоих рыданиях, – в один голос ответили мать и сын.
– Алешу жалко, – вновь залилась слезами девица.
– Какого Алешу? – удивился Влад, – его же Серегой зовут.
Он всегда находился в курсе сердечных тайн сестры.
– Карамазова.
– Кого? – удивился братик, – не знаю такого.
– Наверное, новый одноклассник, – сделала вывод мать.
– Это из «Братьев Карамазовых». Знаете, что он сказал…
– Не знаем и знать не хотим, если до слез довел, – тут же нашелся брат, представив чтение вслух. Друзья, уже от свиста на крики перешли— гулять зовут.
– Да разве можно так над книгами рыдать? Можно понять, когда на индийском фильме все страдают— для того и шли. Понять можно, если горе случилось или палец порезала. Но всерьез воспринимать слова вымышленного героя – это уж слишком, – недоумевала Лилия Александровна.
– Достоевский так тонко описывает человеческие взаимоотношения…
– Ни одну книгу его до конца так и не смогла я дочитать – скукотища, слог тяжелый, – прервала она дочь, – то ли дело – Лесков.
