***
Осенью, недалёкого 1954 года, в украинском селе Михайловка, появился на свет самый обыкновенный человек. Отец и мать, этого человека, дали ему имя Аркадий и принялись за воспитание, теперь уже третьего в их семье сына.
Отец, Григорий Тимофеевич, молдованин, горячий и вместе с тем гордый и независимый человек, перестроивший в молодые годы свою молдавскую фамилию Банул на русский лад – Банов, отыскал своё семейное счастье в несчастье. Попав под беспощадную Сталинскую руку, он был этапирован на десять лет в Сибирь. Отбыл срок и, вместо того чтобы вернуться домой, женился на Илимской девушке, коренной сибирячке, кроткой и несмелой Шуре Слободчиковой, и остался в Сибири.
Тяжело было им в те годы налаживать свою жизнь. Приходилось, что называется, гнуть горб до предела. И вот, в поисках лучшего, молодая семья начинает мотаться по всему белому свету, как заядлые кочевники. Об этом красноречиво говорят первые документы их детей – свидетельства о рождении.
Первый сын, Валерий, родился в 1949 году на дальнем Севере. Второй, Сергей, в 1953 году в Хобаровском крае. Третий, то есть я, полтора года спустя, на Украине. Четвёртый, Александр, в 1960 году в большом сибирском посёлке Заярск, который в данный момент находится на дне Братского водохранилища. И наконец младшая, Ольга, родилась в 1966 году в посёлке Чистая Поляна Нижне-Илимского района. Как и водится, в плохо обеспеченной семье, появляется куча детей. Но годы идут, времена меняются, меняется жизнь. Отец и мать, в результате кропотливого труда, постепенно обеспечили семью всем необходимым.
Продолжая кочевать, как перелётные птицы, в 1966 году наша семья перебралась в Братск, а спустя два года, в Усть-Илимск. Здесь и обосновались наши родители уже в преклонном возрасте, изрядно потрепав своё здоровье. Здесь, в Усть-Илимске, начали устраивать свою жизнь и их дети.
Как-то так получилось, что не нашли мы, братья и сестра, общего дела. У каждого появились свои взгляды, свои интересы. И хотя рано ещё говорить об Ольге и ещё можно умолчать о Саньке, но я и мои старшие братья, совершенно разные люди.
Но я слишком далеко забежал вперёд. Не буду спешить. Начну свои описания с 1970 года. Почему именно с семидесятого? Этот год явился для меня переломным. Я никогда в жизни не забуду семидесятый год.
Как ни странно, от всего моего детства в моей памяти осталось лишь плохое, да и хорошего было мало. До девятого класса в школе, у меня не было особых интересов. Так, всего понемногу.
В 1970 году я закончил девятый класс, отработал практику, затем остался на предприятии, поработать ещё месяц. Здесь я впервые принёс домой получку. После этого, посоветовавшись с родителями, еду к дяде Толе на Чистую Поляну, к брату моей матери. Еду просто отдохнуть. Вслед за мной, к своему сыну, прикатила моя бабка, а уж за ней увязался Санька.
Дядя Толя, бывший кадровый охотник, имеющий не мало почётных грамот за свой тяжёлый, но нужный труд, и по всему этому заядлый рыбак. Гостей он встретил радушно и уже на третий день позвал меня в лес за грибами. Ходили не далеко, но прогулка была увлекательной. В следующий раз, дядя Толя, взял с собой собак и тозовку, затем мы взяли Саньку. И уже в эти грибные походы я постепенно стал проникаться симпатией к таёжным путешествиям. Старался не отставать от опытного таёжника, испытывал приятное чувство, когда дядя Толя давал мне стрелять из тозовки. С чувством глубокого уважения смотрел на охотничьих собак, умных, смышлёных.
Однажды, когда дядя Толя уехал в Нижне-Илимск, я взял тозовку, патроны и, вдвоём с Санькой, а вернее в сопровождении всё тех же собак, мы отправились в тайгу. Здесь я впервые видел живых рябчиков. В одного из них стрелял три раза, но настолько велико было моё волнение, что попасть мне так и не удалось.
В конце августа, уже перед тем как ехать домой, мы, с дядей Толей, поехали на залив Братского водохранилища порыбачить и, на всякий случай, прихватили с собой ружьё. Когда же мы встретили на заливе диких уток, то забросили все свои рыболовные снасти. Дядя Толя вручил мне вёсла, и все три дня, отведённого нам времени, я прилежно исполнял роль гребца на нашей небольшой лодке.
За всю охоту я не сделал ни одного выстрела, но моему возбуждению не было придела. При каждой удаче я ликовал гораздо больше, чем сам охотник. Всякий раз, подгребаясь к стае уток, я, и без того невеликого роста, старался стать ещё меньше, незаметней. Меня всего пронизывал приятный холодок. Я изо всей силы старался грести бесшумно, давая возможность дяде Толе сократить расстояние до цели. В награду за моё усердие, дядя Толя просто поражал меня своей меткой стрельбой.
С тех пор в моей жизни словно что-то перевернулось. Я был заражён охотой крепко накрепко. Казалось бы, чего проще, купи ружьё и ступай себе в тайгу. Но мой отец не охотник. Он строго настрого запретил иметь в доме ружьё, а уж надо мной, учеником десятого класса, он как-никак власть имеет. Да и кто разрешит мне иметь ружьё, ведь мне ещё нет шестнадцати.
Однако мои мысли заработали в одном направлении и уже ни какие силы не в состоянии были повернуть их обратно. Я начал копить деньги. Какая-бы копейка не появилась у меня в кармане, я неизменно откладывал её в копилку.
Да, дурное время я пережил тогда. Глубокой осенью, когда уже опали листья с деревьев и вот-вот должен был выпасть снег, меня вдруг с такой силой потянуло в тайгу, так захотелось побыть наедине с природой, как хочется иногда человеку вернуться к себе на родину, где прошло его детство, где он вырос и где не был долгие годы. Я заскучал, мало того, затосковал. Возможно здесь сказалось то, что у меня не было друзей, и от этого одиночества я замкнулся ещё больше.
Однажды я не пошёл в школу, весь день проболтался в лесу. Немного позднее это повторилось, и как знать, может быть и остались бы в тайне эти походы мальчишки, загрустившего в одиночестве, затосковавшего по тайге, но об этом стало известно родителям. В довершение ко всему мать нашла у меня деньги, мои сбережения. Что ж тут было! Отец и мать решили, что я собрался бросить школу, что я замешан в какую-то воровскую шайку и т. д. Несколько дней подряд в доме царила атмосфера скандала. Я ужасно не люблю этого, поэтому замкнулся в себе ещё глубже, но это лишь подливало масло в огонь. С содроганием вспоминаю я теперь эти дни. Меня можно было тогда назвать трудным подростком, хотя, к счастью, никогда я им не был. Да и школу бросать я вовсе не собирался.
Прошло время, утих скандал, наладились мои дела в школе, дома всё встало на свои места, и лишь в мыслях я остался непоколебим. Я по-прежнему мечтал о тайге, об охоте. Только теперь уже я стал немного хитрее. Моя копилка снова стала наполняться, правда помедленнее.
