– Кто он такой, этот сдержанный оптимист? – спросите вы. Я не могу дать точное определение, но это на 100% ваш покорный слуга. Не сказал бы, что бытие приносит мне постоянную радость, что присуще оптимистам, но, с другой стороны, считаю своё нахождение здесь и сейчас не случайным и надеюсь, что в конце концов всё будет хорошо. А в общем, как и вы, ищу ответы на многие вопросы и часто вместо ответов получаю новые вопросы… Люблю пофилософствовать в любой ситуации и подолгу дискутирую сам с собой, мысленно, конечно. И ещё… В последнее время начал замечать, что я довольно редкий экземпляр – я доверяю только науке. Помните замечательную фразу из «Двенадцати стульев»:» – Ваше политическое кредо? – Всегда!». Причём это касается не только физики, которую я изучал и преподавал, и не обязательно так называемых точных наук. Я, например, являюсь последовательным приверженцем дарвинизма, что у большинства вызывает совершенно непонятную отрицательную реакцию. Вот как это объяснить, если теория эволюции не только ни разу не «прокололась», но, наоборот, с каждым годом получает всё больше подтверждений?! Вспоминается непридуманная байка о званом обеде, на котором за столом соседкой Чарльза Дарвина оказалась очень красивая молодая дама. «Мистер Дарвин, – завела она беседу, – вы утверждаете, что человек произошёл от обезьяны. Ваше утверждение можно отнести и ко мне?» «Да, конечно, – ответил Дарвин, – но вы происходите не от обыкновенной обезьяны, а от очаровательной». И вообще я считаю, что мы живём на переломе двух эпох. Мы это не очень замечаем, потому что находимся внутри процесса, но когда-нибудь именно наше время станет новой исторической точкой отсчёта.
Эта книга – как раз об этом: о временах и людях, которых мы в эти времена встречаем.
Все анекдоты – из жизни. Помню, моя дочь, учась в 11-м классе, задала мне вопрос из тестов по истории: «Папа, а чем реформы Косыгина отличались от реформ Столыпина?» Ответил, не задумываясь: «А что, у Косыгина были какие-то реформы?»
Вообще память наша очень избирательна: до мельчайших подробностей восстанавливает какое-нибудь совершенно рядовое событие и напрочь стирает что-то очень важное… А иногда кооперируется с воображением и добавляет действительности таких красок, что уже не поймёшь, правда это или вымысел.
Стою возле своего двора, вернее, возле того места, где был мой двор – настоящий еврейский дворик в центре города, недалеко от Центрального рынка. Здесь мало что напоминает то место, где я провёл три первых года моей жизни, да и потом бывал очень часто, посещая бабушку с дедом. При выходе из дворовых ворот сквозь деревья небольшого сквера открывалась роскошная перспектива на Привозную церковь и Торговую улицу с её многочисленными магазинчиками и лавками. В углу сквера был один маленький белый домик, в котором торговали керосином для заправки примусов и керогазов. Если кто-нибудь из вас заинтересуется отличительными тонкостями этих двух приспособлений, Википедия ответит на все вопросы. Улицы были вымощены булыжником, и постоянно раздавались цокот копыт и грохот телег, гружённых в основном провизией. Автомобили тогда, в начале 1960-х, были в Херсоне редкостью, но одну дату в истории общественного транспорта города знаю точно. Дело в том, что это произошло за день до моего рождения: первый троллейбус вышел в свой первый рейс 10 июня 1960 года. Маршрут его однако не проходил в нашем районе, зато около Привозной церкви была конечная остановка автобусов. Именно с автобусом связано одно из самых весёлых воспоминаний детства… Было мне, кажется, года три от роду, зашли мы с отцом в автобус на этой конечной остановке, сидим несколько минут. Водитель, видимо, ждёт, чтобы отъехать по графику. И тут я громко кричу: «Шафёл, кути луль!». Это вызвало оживление среди пассажиров, водитель тоже улыбнулся, закрыл двери и отъехал от остановки. И Торговая, и наш сквер по-настоящему попали в историю в 1958 году, когда здесь собралось минимум полгорода посмотреть на съёмки советско-югославского фильма «Олеко Дундич». Такое событие было на тот момент необычным и вызвало всеобщий ажиотаж. Ещё бы – настоящая съёмочная группа киностудии им. Горького да ещё и с югославским актёром Бранко Плешей в главной роли! Не отрывая взгляды толпы зевак смотрели несколько дублей подряд, как главный герой взлетает на коня прямо со ступеней областной библиотеки (ныне Центральный ЗАГС) и скачет вверх по улице Торговой.
Ну что же, войдём во двор моего детства? Но сначала посмотрим на табличку над зелёными воротами: Советская, 42. Обещаю вернуться к вопросу наименования улиц и поделиться своими мыслями по этому поводу, ибо это тоже неисчерпаемый кладезь юмора. В центре двора – высоченный тополь, его видно из порта. В старой части города все строения – двух- и трёхэтажные, и тополь гордо возвышается над ними. Под тополем – будка, в которой живёт общедворовая собака Рябчик, рядом – колонка, из которой берут воду.
По обеим сторонам двора – квартиры на І и ІІ этажах, а одна (№1) – с улицы, вход слева от ворот. А справа – подвал, когда его вход закрыт, на него ставят маленькие скамеечки, табуретки или просто что-нибудь подстилают местные бабушки и сидят, осматривая всех проходящих, здороваясь со знакомыми и разговаривая. Этот подвал – склад продуктов, которые на телегах, запряжённых лошадьми, развозят в детсады и больницы. Квартир во дворе – около двадцати. Над воротами, с уличной стороны двора, тянется галерея с деревянными полами, на которую выходят двери нескольких квартир. Вход на лестницу, ведущую наверх, на галерею, прямо в подъезде, слева от ворот, у самого начала двора. Напротив этого входа, там же в подъезде, дверь в мастерскую по ремонту музыкальных инструментов.
Ну вот, собственно, мы и во дворе… Тополь – центр нашей композиции, как сказал бы художник. Под ним, радостно виляя хвостом, нас встречает Рябчик (светлый, почти белый, с жёлтыми пятнами, поэтому, видно, и Рябчик – рябой) – общедворовая собака. Его кормят все. Он лает или рычит, если вечером во двор заходят чужие или около ворот – пьяные. Он такой свой, понятный – неотъемлемая часть двора. Ну и как же без котов? Их множество, они имеют определённых хозяев, но, как правило, живут во дворе, только каждого кормит его хозяин. В коридор пускают зимой, в холод. И чтобы закончить с живностью: в конце двора, где сараи, – голубятня, кажется, Беляевых, кто-то из сыновей ими увлекается. Утром их выпускают, размахивая шестом с привязанной к нему тряпкой, они разлетаются по ближайшим улицам – Советской, Белинского, Рабочей, потом возвращаются.
