Впервые я поговорила со своим ангелом, когда мне было семь, играя в классики, во дворе.
– Ты уже решила, чем займешься в этой жизни?
– Да, стану писателем. Правда еще нет жизненного опыта: я ни разу не была в пионерском лагере; и не видела море. Пока нет событий, что можно описать.
Тут я вспомнила Наташку из соседнего подъезда и подумала: «Вот у кого бурная жизнь. Жила бы так я, уже бы писала».
Однако эту мысль я промолчала. Хотя, как можно промолчать одну мысль, когда молча же сообщаешь кому-то другую? Только сейчас об этом подумала, но, так и было.
Под «бурной Наташкиной жизнью» я подразумевала не только море, но и ее отношения с мальчиками: она уже целовалась, а я нет; она уже любила, а я нет. Что же это за писатель, который никогда не любил?
– И главное, я не любила, а писать можно только о любви, – добавила я убежденно.
Ангел молчал. Я перестала прыгать и повернула голову не то налево, не то направо. Когда поняла, что меня по-прежнему слушают, продолжила:
– В общем, какое-то время придется просто жить – копить материал. Начну писать в сорок. Сорок лет – в самый раз: уже не молодая, но еще не старая.
– Хорошо.
Посвящается Шуе…
В наказании, посланном нам Богом, таится милость, из каждого зла созидается особое благо, и греховное заблуждение тоже приносит пользу1.
С детства не любила улыбаться. Мне казалось, если на моем лице не будет улыбки, беда не застигнет меня врасплох…
1
Я родилась в доме акушерки, потому что, когда у мамы начались схватки, Туркужинская сельская больница была на ремонте.
Меня зовут Я. Я – мое имя. Его дал мне отец. Впервые взглянув на меня, он восторженно произнес: «Это же я!» А потом, удивляя родственников, твердил: «Это я», всякий раз как заходила обо мне речь.
В мою первую ночь под крышей отчего дома, растормошив маму, отец сообщил, что нашел мне имя – Я. «Я назову ее Я!» – сказал он маме, на что та, пробормотав привычно-послушное: «Да, конечно», тут же уснула: какое имя, когда впереди полный забот день…
На самом деле, в момент нашей первой встречи, папочка пережил ни что иное как опыт мистического единения. Такой опыт знаком шаманам, некоторым адептам религиозных традиций и духовных практик; людям искусства – художникам, музыкантам и поэтам – он тоже, по идее, должен быть знаком.
Папочка мой был эмоциональной, тонко организованной творческой личностью. Восторг отцовства приоткрыл для него завесу Истины, и он испытал озарение; не распознанное, однако, ни им, ни его ближайшим окружением…
Да, но как жить с таким именем мне, девочке, в самой консервативной среде, какую только можно представить?
Хотя утверждение «самая консервативная» вряд ли верно; оно наверно, наверняка, преувеличено. Можно назвать и других жителей горных местностей, чья изолированность от внешнего мира, с потоками людей, товаров, религий и знаний, сформировала приверженность старым обычаям.
Впрочем, откуда мне знать? Туристической поездки, путешествий, тем более книг или фильмов, мало, чтобы составить мнение о народе. Так что, может быть, с горцами других стран мы вовсе не похожи. На самом деле, как узнать народ по фильмам или экскурсиям? Разве только конкретные факты истории, этнографии и культуры.
Однако, чтобы изучить народ по-настоящему, узнать его характер, подноготную, так сказать, надо с ним прожить достаточно долго. Хотя бы столько, сколько прожила среди черкесов я, пройдя путь от безусловной, самозабвенной любви к этому народу до глухой неприязни и невероятного отчаяния от того, что я – тоже черкешенка.
2
В то же время, как бы я, или кто другой, не относились к черкесам лично, адыги – великий народ, со славной историей и крутыми предками; один из которых Леонардо да Винчи, если что. Существует гипотеза, что в жилах Христофора Колумба тоже текла черкесская кровь. Даже Соломон наших кровей, и тоже по матери.
Славу этих парней присвоили себе другие народы, зато результатами их усилий может пользоваться каждый желающий. В известном смысле этого, наверно, достаточно. В любом случае такое положение вещей – закономерный результат жизни народа, на каком-то этапе своей истории пустившего по боку грамоту, а вместе с ней живопись, скульптуру, архитектуру, химию, физику, математику, историю и вообще все науки, не имевшие для него на тот момент прикладного значения.
Пока одни основывали религии, занимались философско-идеологическим обоснованием своего превосходства над другими народами, делали научные открытия, возводили города и упражнялись в искусстве дипломатии и интриг, мои простодушные, свободолюбивые предки, сосредоточившись на поиске добычи и рыцарской славы, бороздили моря, поля и горы Азии, Африки и Европы.
Теперь, когда стих грохот и скрежет бесконечных битв, а подвиги телес и душ предков канули в небытие вместе с их именами, оказалось, нигде на планете нет ни черкесских замков, ни храмов, ни библиотек.
3
В то же время не могу сказать, что адыги совсем уже не оставила о себе никакой памяти. Среди народов, изначально с бо́льшим уважением, чем мы, отнесшихся к силе обычного гусиного пера, таки нашлись трубадуры нашей храбрости и красоты.
Хотя, признаюсь, в отличие от некоторых моих соплеменников, не вижу смысла в кичливом их цитировании. Высказывания, что так ревностно собирают некоторые мои соплеменники, равноценны пыли, на которой покоится сухая оболочка прошлогодней бабочки, застрявшей между деревянных оконных рам старого образца.
И если слова поэтов прошлого о нас – пыль, то и мы, в каком-то смысле, та самая прошлогодняя бабочка, которая еще есть, но уже мертва и не сегодня, так завтра будет сметена метлой равнодушной Истории.
Кто знает, может быть, уже через какие-то двести лет на Земле не останется ни одного человека, знающего родной язык и идентифицирующего себя как черкес.
Но сейчас-то мы есть! Потому, по большому счету, вопрос не в том, какую память оставили о себе наши предки, что смогли или не смогли нам завещать – они старались как могли, – но в том, какую память оставим о себе мы. Сумеем ли выйти из наикрутейшего социокультурного пике, в котором пребываем? Найдется ли тот альпинист, что вгрызется своими кошками в Скалу Забвения и скажет: «Все, точка, ни шагу назад. Теперь я и мой адыгский народ вместе идем только вперед! Шаг за шагом, изо дня в день, до последнего вздоха, только вперед и только вверх!»
