Эта книга возникла из чрезвычайно разросшегося научного доклада, тема которого стала складываться довольно давно – ещё когда я начал составлять том избранных работ Ильи Зданевича, вышедший в издательстве «Гилея» в 2008 году. В обширном издании, подготовленном вместе с французским исследователем Режисом Гейро, я взял на себя и функцию комментатора основной, «константинопольской» части романа «Философия», пытаясь прояснить исторические обстоятельства и разные детали, определяя реальные основания сюжетных линий и прообразы главных персонажей, разбирая авторские записи и пометы на оборотах листов рукописи. Тогда, конечно, появились ошибки, неточности, «белые пятна», части из которых теперь удалось избежать, но многие наверняка живут и в данном тексте, противопоставляя моему стремлению быть в изложении фактов и в построении выводов предельно точным известную долю неопределённости.
Надо сказать, что тот толстый оранжевый том оказался, если не брать в расчёт не доведённый до конца проект пятитомного издания сочинений писателя и поэта, пока единственной попыткой представить его творчество в не столь раздробленном виде, как это чаще всего получается. Правда, в книгу не попали вещи ранние, футуристические и «всёческие», и поздние, сонеты и десятистишия, но всё это было издано потом, в той же «Гилее». Получается так, что в научных трудах и в восприятии многих читателей этот парадоксальный новатор, проживший довольно долгую жизнь, главная часть которой была отдана очень цельной творческой работе, чаще всего существует в виде дискретного автора, то есть нескольких разных Зданевичей, разделённых временами и странами (Россия, Грузия, Франция), делами (теоретик нового искусства, поэт и прозаик, книжный дизайнер и издатель) и даже именами (Зданевич и Ильязд). У нас наиболее привычными и чаще исследуемыми до недавнего времени оставались Зданевич «дореволюционный», опубликовавший первую монографию о Н. Гончаровой и М. Ларионове, а также познакомивший публику с работами Нико Пиросмани, и «тифлисский», напечатавший в столице Грузии в 1918–1920 годах почти весь свой заумный и типографический театр. После выставки французских издательских работ Ильязда, впервые прошедшей в Москве в минувшем году, книжная сторона деятельности мастера, затмевающая в остальном мире прочие его идеи и открытия, стала актуализироваться и в России, вызвав восторг у образованных зрителей. Но «за бортом» репрезентации неизбежно остались его проза и поэзия, которые так и продолжают находиться в ведении узкого круга литературоведов и филологов. И последних это, кажется, вполне устраивает. Хотя понятно, что встреча всех Зданевичей вместе и их разговор с читателями без посредников – вопрос времени.
Можно подумать, что тема «Зданевич в Константинополе», обозначенная в названии книги, демонстрирует то же намерение обособить какого-то одного, своего Зданевича – скажем, Илью-заде, как писатель называет героя и самого себя в некоторых местах «Философии». Но действительной задачей исследования, которая, признаюсь, стала окончательно проясняться лишь в процессе работы, является, наобо рот, попытка увидеть «непрерывного» Зданевича, взглянув на короткий период его жизни в этом городе как на своего рода границу, обнаруживающую, как и всякие границы, разломы и промежутки, часто именно то, что связывает или когда-то связывало между собой разделённые части.
Я от всей души благодарю хранителя рукописного фонда И.М. Зданевича в Марселе Франсуа Мере за помощь в получении из архива документов и нужных изобразительных материалов. Моя большая признательность – давнему коллеге и товарищу Режису Гейро, который не только давал все необходимые консультации биографического характера, а также прислал список докладов Зданевича по византинистике и некоторые использованные в работе тексты, но и посоветовал из текста выступления на конференции сделать книгу. Мои всегдашние благодарности – Марии Лепиловой, выполнившей несколько необходимых для книги переводов с разных языков. Эта работа вряд ли была бы написана и издана, если бы не постоянная поддержка моей жены, Нади Гутовой, которая и была её первым читателем.
Покинув независимую Грузию в последние месяцы 1920 года, Илья Зданевич прибыл в оккупированную странами Антанты столицу Османской империи, где находился почти до конца 1921 года. Оттуда на пароходе, идущем в Марсель, он отправился во Францию и прожил там оставшиеся полвека.
Приводя биографические сведения о нём, весь период его жизни между Тифлисом и Парижем чаще всего вмещают в одну короткую фразу: «Провёл год в Константинополе в ожидании французской визы». Действительно, многие бежавшие из России в те времена, покидая страну через её южные границы, попадали в этот «перевалочный пункт», откуда потом происходило их рассеяние по Европе и даже начинался путь в Америку1. Довольно чужой для русских беженцев древний город воспринимался ими как временное убежище, и весь смысл житья там для большинства из них заключался в выборе дальнейшего пути следования и в ожидании необходимых документов.
Но было ли это так для Зданевича? Есть яркий соблазн всё-таки увязать путешествие писателя в этот город на границе Европы и Азии с теми антизападническими настроениями в искусстве, которые были свойственны многим русским новаторам – с тем «путём на Восток», который ещё в 1913 году провозгласила близкая соратница Зданевича Наталья Гончарова2, или с «паломничеством на Восток», как он сам выразился в докладе о художнице, наконец, с его собственными футуристическими речами о Востоке как о единственной ценности в сегодняшнем искусстве3. В этой связи надо, конечно, вспомнить совершившего путешествие в Константинополь и Тегеран футуриста Василия Каменского с его «железобетонной поэмой» «Константинополь», персидскими мотивами и стихами, включающими квазивосточную заумную лексику4; Михаила Ларионова, очень стремившегося в Турцию и начавшего писать турецкую жизнь исключительно по своему представлению5; друга Зданевича Михаила Ле-Дантю с его чрезвычайным интересом к персидским миниатюрам и к грузинскому примитиву; журнал «Бескровное убийство» с «восточными» выпусками; в конце концов, Велимира Хлебникова с его гилянской эпопеей и персидским поэтическим циклом 1921 года6. В этом перечне окажется и Алексей Кручёных, служивший почти два года (1916–1918) на территории Восточной Турции и именно там сочинивший лучшие образцы своей «супрематической» зауми и визуальной поэзии7.
Для Зданевича, который в известном докладе «О футуризме» заявил: «Россия – Азия, мы – передовая стража Востока»
