Далеко – далеко, за полярным кругом, на крыше длинного двухэтажного здания, в одном из оконцев уютного домика, приветливо светился огонёк. Хозяйка дома, молодая ворона, штопала одеяло, покачивая лапой люльку и изредка выглядывала в окно. Заканчивался март. Совсем недавно отшумели вьюги. Ночи стояли ясные, морозные. В небе над городом играло северное сияние. Туда и смотрела молодая ворона. Возможно, северное сияние в последний раз показывало себя во всей красе этой весной. «До встречи – осенью!» – как будто, говорило северное сияния, мерцая и переливаясь в ночном небе. Ворона снова выглянула в окно. «Всё будет хорошо!» – высвечивало северное сияние в темноте. «Правда ли?» – думала ворона. «Правда! Правда!» – отвечало северное сияние.
Но мысли вороны были печальны. Как бы ей хотелось посмотреть на северное сияние всей семьёй…
1
Погода стояла чуть морозная, солнечная, снег искрился в лучах солнца. Но в природе уже стало все оживать. Незаметно, после полудня, когда солнце находилось в зените, тихо тренькала капель. Птицы грелись на солнышке, весело щебетали, вкушая приближение тепла.
На краю крыши длинного двухэтажного здания сидели голуби. Было их огромное количество и все они были разные. И серые, и тёмные, рябые и даже белоснежные. Сидели грелись, вытягивали розовые лапки. Кто-то из них прихорашивался у растаявшей лужи, пил, чистил клюв, расправлял крылья. Многие смотрели вниз, где проходили многочисленные пешеходы. Площадь внизу в птичьем обществе называлась – Заячий бульвар. Все здания, сооружения, всевозможные киоски и близлежащие многоэтажные дома, даже три аллеи, убегающие в неизвестность, птицы также называли – Заячьим бульваром. Кто и когда назвал так микрорайон города, неизвестно. Даже голубь – летописец Пимен не мог ответить на этот вопрос. Сегодняшние жители Заячьего бульвара никогда в глаза не видели зайцев. Старожилы Заячьего бульвара говорили, что большое количество зайцев проживало здесь еще до постройки города. Возможно, это так и есть. Нередко звери и птицы называли свой дом просто «бульвар», а себя просто «Зайцевы».
На этой же крыше располагалось много разной всячины: построенной, сложенной, оставленной людьми. В большинстве своём, эту крышу населяли голуби. Они использовали крышу под дневное место пребывания. С наступлением сумерек, голуби улетали в свои жилища на чердаках.
А в куче старого, железного хлама, состоявшего из старых огромных труб, жило семейство ворон.
– Так я же тебе рассказывала, еще в прошлый раз, нападение крыс это было… Да ещё какое! Получился весь передел Заячьего бульвара… – ворона Фаина сидела развалившись на стуле, прихлебывала чай и картинно закатывала глаза.
– Ой, да брось ты, Фаина, небывальщину рассказывать! – ответила хозяйка дома – ворона Глафира.
– Зря ты так, Гранюшка, не веришь мне…
– Да верю я тебе, только вот сколько можно эту историю рассказывать. Наизусть знаем.
– Конечно, девонька, не до рассказов тебе теперь, беда в твой дом постучалась…
В этот момент, стоявший на столе огарок свечи с треском потух. Ворона Фаина испуганно заморгала. Граня засветила новую свечу и принялась за штопанье одеяла.
Хозяйка дома была молодой, доброй вороной. У нее пропал супруг Гордей. Никакого следа не осталось. А осталось трое воронят, которые даже не видели папу. Они недавно вылупились, а сейчас мирно спали в просторной люльке, подвешенной под потолком.
Фаина жила в соседнем микрорайоне, где находилась общеобразовательная школа. Именно поэтому, она себя и своего супруга называла интеллигенцией. Переубедить ее в непричастности к интеллигенции, было невозможно. Словоохотливые птицы пытались спорить с Фаиной. «Ну и что? – на всё отвечала Фаина. – «А сколько песен мой Гаврила знает!!!». Это было правдой. Воронья чета любила петь песни перед сном. А день у них проходил врозь. Гаврила весь день добывал еду в семью, а Фаина: сплетни, слухи и даже правдивые новости. Они прекрасно дополняли друг друга. Гаврила вечером разыскивал свою гостившую где-то супругу и, разыскав ее, бережно брал под крыло. Вместе они летели домой, петь песни.
Фаина знала всех и всё, по крайней мере на Заячьем бульваре и в соседних микрорайонах. Ещё она любила упоминать про ворон с улицы Фестивальной. Никто не видел и не знал этих ворон, да и такой улицы не слышали. Поэтому птичий народ сомневался в правдивости знакомства Фаины с загадочными фестивальными воронами.
– Ну а у кого же ты спрашивала, узнавала? – спросила Фаина.
– У воронья своего, у мышиного народа, у голубей. Пимен объявления писал, ты же знаешь!
– Да, милушка, дела плохи. Мыши не знают – полбеды, по земле ходят. Воронье не знает – это уже беда. Что же делать? У кого ещё узнать? – размышляла Фаина, допивая седьмую чашку чая.
– Да ты бы у ворон своих спросила фестивальных, наверное, что-нибудь знают! – ответила Граня.
– Гм…– ворона замялась. – Ладно, утро вечера мудренее. Что-нибудь придумаем.
– Фаина! Да как спать то? Жив ли он, здоров? В помощи может нуждается!
– Не терзай себя…Придумаем. Вот завтра у синицы Харезы спрошу. Та хорошо живёт ещё с осени. Отдельная квартира – балкон первого этажа. Да знаешь же где? Да, да, у аптеки. Люди прикормили ее. Знаю, что пшена отборного, да семечек в избытке. А кроме того, сало висит на веревочке. Отъелась Хареза на сале. Даже деда своего, Платона, перевезла. Она много чего знает. Спрошу…
– Спроси, Фаинушка, спроси.
Ворона, окрыленная ласковым обращением, попросила еще чашку чая.
– Хорош у тебя чаёк, Гранюшка. На пижме, наверняка, настаиваешь.
Где – то снаружи раздался бас Гаврилы. Фаина переполошилась, поставила чашку на стол.
– Ну мне пора, Гаврила нашел меня. Доброй ночи! До завтра!
– Спокойной ночи, Фаина.
Глафира долго еще качала люльку с воронятами, заботливо прикрывала им лапки одеялом.
3
По утрам крепко подмораживало. Стояли «утренники». И поэтому Гране приходилось утром, улетая на добычу пищи, надевать валенки с галошами. Голуби уже расселись на краю крыши и ловили первые солнечные лучи. Граня, вернулась к дому, проходила по крыше, здоровалась с голубями. Тут её окликнула ворона в старом платке и сообщила, что сегодня в полдень собрание.
«Что-то рано в этом году вороны засобирались. А, впрочем, какой сегодня день, неизвестно. Нужно у Олюшки спросить» – размышляла Граня.
Олюшкой была серая мышка из подвала. И славилась она тем, что имела у себя календарь. Весь птичий народ обращался к ней с просьбой сказать какой сегодня день. Олюшка всем охотно отвечала. Однако, в последние три месяца, она всем подряд говорила, что сегодня – тридцать первое декабря. А причина была простой. Оторвав все листочки из календаря, Олюшка решила оставить последний лист. «Ну как же? Птицы же будут спрашивать!» – думала Олюшка. Птиц ее ответ устраивал. Они совсем не знали, что означает тридцать первое декабря, да, как и другой любой день года. У птиц был свой календарь. Они всегда знали, когда придет тепло, или, наоборот, ляжет снег. Они безошибочно знали, когда увеличится световой день, когда садиться на яйца, когда взойдет солнце и растают ли сегодня лужи.
